Юлия Цхведиани - Просторы любви. Премия имени Н.С. Гумилёва

Его жена, высокая женщина неопределенного возраста с шикарной вьющейся каштановой шевелюрой и хорошо сохранившимися формами, тоже беспрерывно обливала себя различными спреями от ярких солнечных лучей.

Вокруг них бегали дети – девочка лет семи и мальчик лет десяти. Взрослых они называли бабушкой и дедушкой, а иногда Риком и Саррой. Все вместе они плавали в море, их веселые голоса доносились до всех отдыхающих, потом дети с бабушкой направлялись к открытому бассейну с подогреваемой морской водой. Тогда мужчина облегченно вздыхал, ложился на шезлонг, снимал свои солнцезащитные очки, и было видно, какие у него большие голубые глаза. Иногда он надевал очки с диоптриями и с наслаждением возвращался к чтению какого-то детектива. К одиннадцати часам он обычно строил вместе с детьми замок из песка, дети бегали к морю и приносили ему в ведерках воду. Строго по расписанию, к часу дня, семья шла к обеду, чтобы позже, переждав жару, снова в полном составе вернуться на море.

На третий день, жена, видимо, отправилась за покупками в город, и мужчина остался с внуками один. Детские звонкие голоса отвлекали меня от чтения, но не раздражали.

Время от времени я наблюдала за ними, по большей части вынужденно, по-соседски. В какой-то момент, когда девочка побежала очередной раз за водой, с ее головки слетела панамка; ветер подхватил ее и понес в сторону моря.

– Твою мать! Как достала меня эта панамка! – совершенно неожиданно воскликнул «американец» на чистом русском языке, и затем, уже на английском языке, сказал внуку: – Ну, лови же ее скорее!

Мальчик ловко подхватил головной убор и привычно, как-то даже по-взрослому водрузил его на голову девочки.

Сначала я решила, что мне все это послышалось, но потом любопытство взяло верх, я повернулась к мужчине и спросила:

– Вы говорите по-русски?

– Да, а вы слышали, как я выругался! Прошу у вас прощения. Я не самый ловкий дед. А вы, что, из России?

– Да, я из Москвы.

– Ну, надо же, я тоже когда-то жил в Москве, на Профсоюзной улице, метро «Академическая».

– А я, представляете, сейчас именно там работаю, как раз на «Академической».

– С ума сойти, вот как иногда бывает!

– А я очень удивилась, услышав чистую и даже специфическую русскую речь от «американца». Ведь никто из вас за эти три дня не произнес ни слова по-русски. А потом вы ведь прекрасно говорите по-английски!

– Так я живу уже в Штатах более 40 лет, жена моя – американка; я выучил английский еще в молодости, когда все это давалось очень легко.

Дети с удивлением смотрели на деда, терпеливо дожидаясь, когда он прекратит это непонятное для них общение. Мужчине же хотелось общаться. Он попросил внука занять сестренку. Мальчик с радостью согласился. Они с сестрой уселись под зонтик, взяли планшет и погрузились с головой в какую-то электронную игру.

Мужчина продолжил разговор.

– А где вы живете в Москве?

– Я всю жизнь живу на Ленинском проспекте, рядом с Нескучным садом.

– Знакомые все места…

– А были ли вы в Москве с тех пор? У нас большие перемены. Многое в городе теперь выглядит иначе. Построили новые дома, отреставрировали старые в центре города, разбили парки, присоединили десятки деревень. Я, правда, редко бываю в новых районах. Работа, видите ли, семья, дом, дача.

– Ну, это как у всех. Нет, я не был в Союзе с тех самых пор …ой, простите, теперь надо говорить в России. Мечтаю показать Москву внукам. У меня оставались друзья в Москве, раньше я поддерживал с ними отношения, потом как-то все рассосалось. Извините, меня зовут Игорь, Гарик. А вас?

– Меня Юля.

– Очень приятно. Представляете, перед самым моим отъездом в Америку, я встречался с одной прекрасной девушкой, которую тоже звали Юля. Я ее долго потом вспоминал. Блондинка с длинными роскошными волосами, с осиной талией и карими раскосыми глазами. Она была немного похожа на Марину Влади. В роли колдуньи. Был такой французский фильм по Куприну. Она, верите или нет, тоже жила где-то рядом с Нескучным садом…

Я начала присматриваться к мужчине внимательнее; ведь, судя по всему, он говорил явно обо мне! Это же невероятно! Более сорока лет прошло… Неужели он? Господи, точно он! Синеглазый, когда-то хрупкий, кудрявый, «золотой мальчик»! Он всегда был открытым, веселым, то и дело пел и все никак не мог наговориться. Но он меня не узнаёт, еще бы.… Где та осиная талия, те пышные длинные волосы? Я очень изменилась, поправилась, короткая стрижка, возраст, наконец… Но он тоже изменился до неузнаваемости. Превратился в какого-то рыжего борова. А, плевать! В конце концов, сниму темные очки и признаюсь! Мужчина тем временем продолжал что-то вспоминать из своей прошлой московской жизни: