Ольга Шорина - Лиловая тетрадь

В сентябре я ездила на дальний конец Москвы, на Клязьминскую улицу. Помню эти гигантские, синеватые дома-муравейники. Пасмурная погода, полный мрак. Вот именно в таких безнадёжных домах и районах должны жить все эти страшные люди, герои покетбуков А. Марининой, шикарной дамы в очках и с гладкой причёской. В квартирах, куда никогда не заглядывает солнце…

А с другой стороны, Марина Алексеева собрала на своих страницах всё самое страшное. Надежда Цуканова, которую ищет, чтобы мучить, противная психиаторша Лариса Михайловна, её сын Витя и дочь Наташа, пережившие страшное самоубийство матери. Просто не надо мата, а так всё правда, и хуже бывает. Предательство, удар в спину. Присвоить все деньги и бросить подыхать в рабстве в Турции… Чем моя история отличается от Любы Сергиенко? Только кто «моя» Мила? Олеся? Сафронов? Лепёхина?

Но конец – новая мораль. Прибитая маньячкой Наташей психиаторша мечтала, чтобы насильником Нади Цукановой оказался ненавистный Владимир Стрельников. И тот действительно берёт вину на себя, выгораживая товарища. Один подонок покрывает другого. И в молодости спокойно смотрел на изнасилование девушки в беспомощном состоянии, и сейчас. И это высшее благородство по-маринински. Вот так и живём.

Вчера вновь забегала к Наташе, относила книжку. Встреча вызвала отвращение. Бурундукова говорила всякие гнусности и гадости.

Она собиралась куда-то ехать.

– А может быть, мне длинное платье надеть? – спохватилась она. – А то мне стыдно…

На ней нечто чёрное, короткое и облегающее. Прям на панель!

И мы пошли к её матери, что живёт на соседней улице. Почему-то именно там хранятся все её шмотки.

Хотя, что меня здесь удивляет? Бабушка тоже постоянно наши зимние вещи туда-сюда таскает!

Я долго ждала во дворе. Наташа спустилась в длинном, наверное, дорогом, но всё равно нелепом чёрном платье с разрезом. Вечернем. Потом что-то забыла и вернулась назад.

А когда я тащилась домой мимо четвёртой школы, мне навстречу шла Яна Летова с каким-то пожилым мужиком. Нет, не отцом: отец у неё седой и совсем старый. Хотя в памяти всё путается, может, я его неправильно запомнила. А других родственников, насколько я знаю, не имеется.

Яна заулыбалась, засияла, как медный таз, и помахала ей рукой. Как будто ничего не случилось. И я тоже её поприветствовала.

Единственное радостное событие за вчерашний день.

Сегодня все мы должны сдать анкеты, чтобы дяденька-рабовладелец получил денежки, заработанные нами. А причём здесь вообще «Молодёжная лига»? Мама называла так новый канцелярский магазин, зажатый двумя продуктовыми.

По утреннему пересыпу я побила все допустимые нормы – встала в пол-одиннадцатого. А если бы бабушка пришла, которая всё время меня проверяет? Или отчим, который может рано закончить работу?!

Раньше и мама инспектировала, но теперь она работает далеко.

Сейчас уже около двух, а я всё ещё лежу на диване, правда, одетая для улицы, на случай внеплановой проверки. Наверное, такая апатия из-за жары.

Вчерашний день оказался очень насыщенным.

Мне же по-прежнему надо безжалостно убивать время! Я очень часто сижу в скверике у нашего Дворца культуры, где такой трогательный памятник А. С.Пушкину работы самого Вячеслава Клыкова!

Я читала «Московский комсомолец», который мы много лет выписываем, о буднях института Склифосовского, как одной девушке, пытавшейся покончить жизнь самоубийством, «удалось убедить врачей», что она ничего такого не хотела, иначе её отправили бы в психушку. Ветер совершенно измял газету, превратив её в безобразный ком.

На мне брюки-стрейч, края штанин я уже совершенно изорвала своими огромными толстыми каблуками, и прошлогодняя кофточка цвета фуксии, очень оживляющая.

Коротая время в пушкинском скверике, я мечтала о какой-нибудь удивительной встрече. И, как говорится, ни одно наше даже самое бесплодное ожидание, не пропадёт даром. Справа ко мне подкрались и спросили:

– Девушка, вы читаете? Я не помешаю?

– Нет.

Это был тип, наверное, уже сорока лет, если не больше. А может, и двадцати девяти, – я плохо определяю возраст. Толстенький, смуглокожий, со взъерошенными, потными волосами, ужасно некрасивый, в поношенной клетчатой рубашке. Не везёт, так не везёт!

– А можно, я с вами сяду?

– Пожалуйста!

– Вы не закурите? Не курите? А я тогда закурю, позволите?