Beatrice Boije - Expeditio sacra

– Я ничего не понимаю… – прошептал себе под нос юноша, подпирая плечом стену скрестив руки на груди. В тонкую щель меж рассохшихся досок он наблюдал за тем, что не предназначалось посторонним взглядам, – Это же кровожадное чудовище, лишенное человеческих черт, монстр, явившийся из преисподней… как она может любить его, зная… что он такое, – выплюнул он из себя последние слова, чтобы не ляпнуть чего-нибудь более крепкого.

– Вы слишком узко мыслите, виконт… – вклинился в его размышления Луис, вытирая руки после омовения подкравшийся к нему из темноты, словно призрак, – Вы видите лишь то, что лежит на поверхности, грубое и гротескное отражение актуальной действительности. Она же видит первопричину… суть вещей. В этом вы бесконечно далеки друг от друга.

– Я никогда не думал об этом с такой стороны… – нахмурился рыцарь, опуская глаза в пол, – И никогда не думал о том… что ровно как под шкурой де ла Ронда скрывается человек, так и под маской самой прекрасной из женщин скрывается… чудовище. Далекое от нашего понимания.

Тем временем Беатрис, делая вид, что совершенно ничего не замечает, продолжала невозмутимо расчесывать гриву, поблескивающую в свете тусклой свечи. Она любовалась ее переливами, утопая в ней, впитывая ладонями гулкие вибрации под кожей.

– Нелюди… – буркнул себе под нос юноша, тем не менее прогоняя из своего голоса злую иронию, – Проклятые небом и землей, дикие звери, ведомые первобытными инстинктами, но разве сейчас… они чем-то отличаются от нас? Ждущих поддержки… сочувствия… сострадания.

– Теперь-то вы понимаете, виконт?.. – усмехнулся Луис, небрежно перебрасывая полотно для рук через одно плечо, словно банное полотенце, – Не все так просто, как кажется на первый взгляд. И чем пристальней этот первый взгляд будет, порой может зависеть, проживете ли вы следующий день… и каким он будет.

– Тихо… – оборвал его юноша, резко вскинув руку, – Вы слышите?..

Луис затих, лишь склонившись ухом к щели стараясь двигаться как можно тише. На его лице промелькнула гамма чувств, оставившая после себя лишь сосредоточенную задумчивость.

– Что она делает?.. – недоуменно прошептал Рауль.

– Она… – поморщился Луис, поднимая на него взгляд, – Она молится, – тихо усмехнулся он. Наблюдая, как стынет в недоумении лицо его собеседника.

– …in nomine Patris et Filii et Spiritus Sancti, – едва слышно шептала себе под нос девушка, совершенно не чувствуя онемевшей руки, что по локоть проваливалась в густую шерсть на холке.

Волосы упали на лицо, но она их не замечала. Внутри все скрутило в тугой ком, в голове будто взрывались одна за другой огненные бомбочки, немели ноги и руки, горело в груди… по очереди… или же одновременно, но вряд ли она обращала на это внимание, не намереваясь давать себе поблажек, остановиться хоть на минуту. Если ее одной хватило, чтобы привести Айзека в чувства… может и ее молитв хватит, чтобы заменить церковный хор… стоило только постараться как следует, дерзнуть возжелать невозможного. Но пока что она делала хуже только себе. Будто не слыша ее слов зверь продолжал тихо посапывать сквозь сон, никак не реагируя на ее увещевания к небесам. Ее никто не слышал, или не хотел слышать, кроме двух мужчин по другую сторону двери, в то время как себя она выжигала заживо каждым словом, что срывалось с губ.

– Pater noster… – и снова кровавый кашель в сжатый кулак… – qui es in caelis, – она стиснула зубы, сдерживая спазмы в груди… – Sanctificētur nomen tuum… – бледный язык слизнул с искусанных губ набухшую каплю…

Это было больно… но разве она могла не попытаться, даже если сама не выдержит. Проломиться к его сердцу в обход литургических пыток и железных цепей. Самопожертвование всегда ценилось перед лицом высших сил… как тогда, у подножия Штайнхалля двадцать лет назад, так и теперь. Может в ее черной душе еще остались крохи, в которые так верил Айзек… может их силы хватит, чтобы привлечь его душу обратно в мир людей, чтобы спасти его… спасти их обоих.

– Et ne nos indūcas in tentatiōnem, sed libĕra nos a malo..

Когда его разум окончательно растворился в сером тумане убаюкивающего покоя? Это всегда происходит так, на смену бешенству неизменно приходит апатия, апатию сменяет бессилие, а дальше… нет ничего, о чем стоило бы говорить. Это такое странное ощущение, когда твоим телом управляет не осмысленное желание, а мгновенные, сиюминутные импульсы, о которых или вовсе не задумываешься, или задумываешься слишком поздно, разрывая разозлившему тебя человеку глотку. Тогда это стало последней каплей. Инстинкт, правящий бал, вышвырнул на задворки все, что помогало Айзеку себя не потерять. То, что было торжеством прошедшей бури, превратилось в пустыню, человек уступил зверю, растворился, пытаясь запечатлеть в памяти заботливый и слегка укоризненный взгляд любимой. Для нее ничего не поменяется, абсолютно, она и сама в каком-то роде зверь, приветствующий в нем такое, хотя рано или поздно, конечно, все поймет.