Ольга Шорина - Революша

Горбачёва замещал ГКЧП – Государственный комитет по чрезвычайному положению, вице-президент СССР Геннадий Янаев, тоже в очках. Как раз показывали его конференцию в пресс-центре МИД.

– Смотри, Янаев с платочком, сморкается, – ехидно сказала мама. – Наверное, пока по баррикадам сегодня бегал, простудился!

Мама выключила телевизор, – берегла, боялась, что опять сломается. А вскоре пришёл и в дупель пьяный Павлик.

Во вторник не принесли ни «Московский комсомолец», ни «Труд», ни «Пионерскую правду». Бабушка возмущалась:

– Раз они не выходят, значит, заодно с ними!

– Путч, – с ненавистью сказала мама. – Хунта.

Так Люда узнала два новых слова. А она вообще очень любила слова и словари, и тему «Лексика» по русскому языку.

С одиннадцати ночи до пяти утра в Москве объявили комендантский час. В дупель пьяный отчим ревел:

– А я всё равно пойду, – пусть стреляют!!!

– Паш, это не у нас, а в Москве!

Два пальца вверх – это победа!

И это – два пальца в глаза.

Мы бьёмся насмерть во вторник за среду,

Но не понимаем уже четверга.

Юрий Шевчук, «Революция».

На третий день танки уехали. Муж матери по-прежнему пил в своё удовольствие.

***

– Всё, путч кончился, – сказала мама в четверг.

– Жалко.

– Путчистов арестовали.

– Сволочи!

Так для Люды кончилось весёлое приключение.

У неё всегда была убогая, скучная, серая жизнь. Когда других с кнутом загоняли в кружки и музыкальную школу, Люду с такими же скандалами туда не пускали. Она не понимала, почему «кружок», а не квадратик. Там что, где-то сидят на полу и плетут макраме?

Люда не знала ещё, что обречена с самого первого класса. Отец её не воспитывал, и она была записана в бедные. Первая учительница только ей задавала посреди урока странные вопросы: «А на чём ты спишь?»

Дома ей не рассказывали о Ленине, и о Боге тоже, хотя у Павлика сохранились старинные иконы, засунутые в ящики ликами вниз. Первомай и Октябрьскую революцию они праздновали, ходили на демонстрации с флажками и шариками, но не более того. Мама Люды больше всего на свете боялась, что её и дочку заставят делать что-нибудь общественное, – идти в демонстрации и нести транспарант.

О Ленине до школы Люда что-то слышала, – мама выписывала большую газету «Ленинское знамя». Павлик показывал ей профиль Ленина, и строго спрашивал, кто это, а Люда из непонятного упрямства говорила, что «не знает». «Обязана знать!» – довольно мягко говорил отчим.

А в первом классе учительница рассказала, что был такой мальчик – Володя Ульянов, который всегда хотел, чтобы народу жилось лучше, и однажды он изменил этот мир! И Люда поверила учительнице, и это стало для неё религией.

Даже если бы в стране не сменился строй, а Люда пронесла бы веру в Ленина до конца, партийная карьера ей не грозила. Она была выбракована, как щенок заводчиком, с первого дня обучения в школе, ничего не понимала в общественных институтах. К тому же, родители категорически запретили ей куда-то «лезть», что даже когда некому стало возглавить «звёздочку», которой все руководили по очереди, Люда умоляла учительницу не назначать её «командиром»:

«Я не справлюсь!»

А на самом-то деле она боялась, что её станут ругать родители. Хотя, конечно, Люда рассказывала им не всё, – что её на физкультуре бьют ногами в живот за то, что она толстая, и всё время «подводит команду».

Пришлось тогда назначить «командиром звёздочки» двоечника Рому Лёвкина – небывалый карьерный взлёт!

Во втором классе, в первой четверти, их учили голосовать «за» и «против». Выбирали какие-то «комитеты», о которых все забыли сразу же после выборов. Выдвигали кандидатов, Люду – никогда. Она сидела за партой и не голосовала.

– Бассейн, а ты почему не голосуешь? – с ненавистью спросила учительница.

– А мне всё равно.

– С завтрашнего дня, Бассейн, я перестану тебя замечать. Нет такого – «всё равно». Есть «воздержался».

И Люда в ужасе стала задирать руки, чтоб не подвергнуться остракизму.

С первого класса их заставляли готовить "политинформацию". В субботу нужно было приходить на пятнадцать минут раньше. Вдоль доски выстраивались их "шефы" в пионерской форме и читали газеты. Люда честно пыталась понять и запомнить, но у неё ничего не получалось.

Со второй четверти им велели завести для политинформации отдельные тетради, и наклеивать туда вырезки.