Энн Брашерс - Союз «Волшебные штаны»

А что мы делали позапозапрошлым летом – я забыла, смутно помню только запах детского крема и лосьона от солнца и как мы ненавидели свои тела, когда ходили в общественный бассейн в Роквуде (у меня отросла большая грудь, а у Тибби груди вообще не было). Кожа у меня загорела дочерна, но волосы, что бы мне ни обещали, не выгорели до блондинки.

А еще раньше, наверное… Понятия не имею, чем мы занимались. Тибби какое-то время ходила в социалистический дневной лагерь и помогала строить дома для неимущих. У Бриджет всегда были тренировки по теннису. Лина и Эффи день-деньской плескались в своем бассейне. Я, честно говоря, торчала перед телевизором, и, кажется, все. При этом мы умудрялись встречаться хотя бы на несколько часов в день, а на выходных вообще не расставались.

В какие-то годы лето запомнилось особо. Лето, когда у Лины построили бассейн, лето, когда Бриджет заболела ветрянкой и заразила нас всех. Лето, когда от нас с мамой уехал папа. Получается, наша жизнь текла от лета до лета.

В остальное время мы с Линой ходили в обычную начальную школу, Бриджет – в частную, с кучей других спортивных детишек, а Тибби вообще в «Имбрейс» – странную крошечную школу, где вместо парт были кресла-мешки и никому не ставили оценок. Лето было временем, когда жизнь у нас становилась наконец общей, когда были все наши дни рождения, когда происходило все самое-самое важное. Кроме того года, когда у Бриджет умерла мама. Это было на Рождество.

Мы стали «мы» еще до рождения. Все мы родились под конец лета, в пределах семнадцати дней: первой – Лина, в самом конце августа, последней – я, в середине сентября. Это было не совпадение, а скорее причина, по которой мы подружились.

В то лето, когда мы родились, наши мамы ходили на занятия аэробикой для беременных (вот это картина!) в гимнастический зал под названием «У Джильды»; они назывались «сентябрьские» (Лина родилась немного до срока). Тогда аэробика была в большой моде. Наверное, остальные на этих занятиях должны были разродиться только к зиме, но «сентябрьские» были такие вопиюще беременные, что тренерша боялась, как бы они не полопались прямо в зале. Поэтому она давала им другие упражнения.

– Сентябрьские! – вопила она, по рассказам моей мамы. – Вам только четыре повтора, смотрите, не напрягайтесь! Не напрягайтесь!

По воле случая тренершу звали Эйприл, Апрель, и, как рассказывает мама, они дружно ее ненавидели. Мало-помалу «сентябрьские» стали собираться после занятий поболтать, пожаловаться друг другу на опухшие ноги, на то, какие они стали толстые, и посмеяться над Эйприл. Когда мы родились – чудесным образом четыре девочки плюс брат-близнец Бриджет, – они организовали свою маленькую группу поддержки для молодых матерей и выпускали нас вместе поползать на одеяльце, пока они жалуются друг другу на недосып и на то, какие они по-прежнему толстые. Через некоторое время группа поддержки распалась, но, когда нам был год, два и три, мамы еще возили нас в Роквуд. Мы писали в малышовый бассейн и отнимали друг у друга игрушки.

Потом отношения у наших мам почему-то разладились. Не знаю, в чем дело. Наверное, просто жизнь очень осложнилась. Кто-то вернулся на работу. Родители Тибби переехали на ферму – далеко, на Роквилл-Пайк. Возможно, у наших мам не было особых общих интересов, кроме того, что они одновременно ходили беременные. То есть вообще-то это была довольно пестрая компания: мама Тибби – из молодых радикалов, мама Лины – честолюбивая гречанка, учившаяся в школе социальных работников, мама Бриджет – аристократка-южанка из Алабамы, а моя мама – пуэрториканка на грани развода. Но какое-то время складывалось впечатление, будто они дружат. Я даже кое-что помню.

Сегодня наши мамы ведут себя так, будто дружба – дело необязательное и значится где-то в самом низу списка жизненных приоритетов, далеко после мужей, детей, работы, дома, денег. Где-то между пикниками и любовью к музыке.

У нас все не так.

Мама говорит мне:

– Погоди, вы еще начнете серьезно относиться к мальчикам и урокам. Погоди, вы еще начнете соперничать.

Но нет. Мы не допустим, чтобы с нами так обернулось.

В конце концов, наши мамы стали дружить не ради самих себя, а ради нас, дочерей. Они стали словно разведенные, у которых мало общих интересов, кроме детей и прошлого. Честно говоря, сейчас им друг с другом довольно неловко, особенно после того, что случилось с мамой Бриджет. Такое ощущение, что у них накопилось много обид и даже кое-какие тайны, поэтому они словно ступают по тонкому льду.