Ольга Лисенкова - Камертон

– Но это ее решение, – неожиданно для себя проговорил он. – Не думаете ли вы, что его нужно как минимум уважать? Она не ребенок и, наверное, дееспособна. Если вам известно понятие дееспособности. Мне не показалось, что она не в себе. Напротив. И если она сочла нужным…

Кромешница остановила его жестом, и высокомерная маска на ее лице куда-то пропала.

– И вы не хотели бы вернуть ее в свою жизнь? – недоверчиво сказала она, подавшись вперед.

– Простите. У вас сложилось неверное впечатление. Эля никогда не была и не собиралась быть частью моей жизни, – объяснил Ян. – Она просто провела здесь несколько часов из-за накладок со съемной квартирой. Мы вместе ехали в троллейбусе, и…

– Мне не интересно про троллейбус. Она провела здесь несколько часов и оставила тут множество следов. Разговаривала отсюда со… своими. Применяла магию. – Марина улыбнулась, но только глазами, так что было непонятно, была ли она в курсе его метаморфоз. – Поранилась и оставила на оконной раме каплю своей крови. Написала вам письмо. Есть еще один след. Здесь. – Она дотронулась острым пальцем до груди Яна.

Ян растерялся. Он и сам не знал, насколько права его гостья.

– Хотите чаю? – сказал он, вставая. – А то сидим как неродные.

Жара схлынула, сентябрьский вечер в Греции был тих и нежен. Джуд расположился в летнем кафе под открытым небом, ожидая жену из парикмахерской. За соседним столом что-то отмечала большая семья. Старик лет под сто улыбался и качал головой, дети наперебой галдели, вальяжные мужчины спорили, женщины смеялись. Наверное, здесь собрались представители как минимум четырех поколений, и Джуд невольно позавидовал. Смотреть на них было невежливо, но не станешь же из-за этого пересаживаться. Джуд чуть развернул стул.

За ближайшим к входу столиком сидела молодая женщина в белом брючном костюме, этакая элегантная Грейс Келли, но с рыжеватыми волосами. Пялиться на нее тоже было неприлично, однако что-то в ее облике приковало взгляд Джуда. Сердце скакнуло к горлу. «Это глупо, наконец». Она защелкнула сумку и подняла глаза. Несколько долгих мгновений они вглядывались друг в друга, а потом она встала и подсела к нему.

– Здравствуй, Джуд.

– Здравствуй. Мама.

– Вот так, да? – Она нервно усмехнулась.

– Ты ни на день не постарела. Чего не скажешь обо мне. Мы смотримся как ровесники, – заметил он светским тоном.

Именно такую тактику он успел избрать, когда сердце заняло свое законное место: они выглядят как ровесники, и он будет разговаривать с ней на равных, как с обычной знакомой, со всей учтивостью. Пусть эта тактика не оптимальна, но выбора у него нет, у него совсем не было времени, чтобы определиться, только пара мгновений – и много-много лет, когда он представлял себе, как она вернется. Где-то в глубине души хранились все эти бесчисленные варианты: тогда он подбежал бы к ней со всех ног, тогда уткнулся бы ей в колени, бросился бы на шею. И все они остались там, в прошлом.

– Ты вырос, да, – согласилась она.

– С этим не поспоришь.

– Ты меня ненавидишь?

Самый короткий путь – прямой. Джуд помнил, как она говорила ему это, и знал, что с тех пор руководствуется в жизни этим принципом. Он скрипнул зубами. Если бы в нем не было так много от нее, ему было бы легче вести этот разговор.

– Нет. Я просто вырос.

– И мама тебе уже не нужна.

Это уже не «напрямую», а «напролом».

– А зачем?

– Зачем тебе мама? – грустно переспросила она.

– Зачем ты пришла именно сегодня?

Она открыла сумку, громко щелкнув золотым замком, и выудила оттуда круглые зеркальные очки, нацепила их на нос и стала еще больше походить на кинозвезду. Джуд молча ждал ответа. Он не собирался играть роль ребенка или допрашиваемого.

– Как братья?

– Нормально.

– Они бы меня не узнали, если бы вот так увидели.

– Полагаю, да. Не узнали бы.

– Что они думают обо мне?

Джуд неопределенно пожал плечами. Что могут думать дети, которые помнят и мать, и отца очень смутно? У них даже фотографий почти не осталось после пожара, только те, что хранились у бабушки, лиц там было толком не разглядеть. Он не собирался этого говорить, но не сдержался:

– Они едва не погибли в огне.

Мама махнула рукой, перечеркивая воспоминание, определившее всю его жизнь.

– Не погибли бы. Они же мои дети, дети саламандры.

– Могли бы погибнуть. Задохнуться в дыму. Ведь еще мы дети нашего отца, – услужливо подсказал Джуд. – Человека. Который, кстати, как раз этого пожара не пережил.