Алесь Кожедуб - Черный аист

По затравленному взгляду Татьяны Николаевны я понял, что она мечтает лишь об одном: чтобы мы оба заткнулись.

– А что это мы стоим? – пришла ей на помощь Ульяна. – Каравай чекае!

Она взяла в руки большой нож и воткнула его в каравай, как охотник вонзает нож в затравленную им дичь. Студентки с воплями рванулись к столу, и теперь подобраться к нему можно было только с боем. Но и здесь выручила Ульяна. Она принесла по большому куску каравая Татьяне Николаевне, Валере и мне.

– Хлопцы за девками никогда не угонятся, – улыбнулась она мне. – Вон какие они у вас ладные да высокие.

– Берёзки, – хмыкнул Валера.

– Или осинки, – поддакнул я.

Татьяна Николаевна с видимым облегчением опустилась на широкую скамью, стоявшую у стены.

– Жарко, – сказала она.

– Сейчас я холодного молочка… – метнулась в сени Ульяна.

Подошла Людмила и отвела нас в сторону.

– Тебя ещё не вызывали в комитет комсомола? – спросила она меня.

– Нет, – сказал я. – А что?

– Ничего, – усмехнулась она. – Разговоры про Белорусскую народную республику добром не кончатся.

– Мы про Гуцулию, – сказал Валера. – Про неё ведь можно?

– Как дети малые, – вздохнула аспирантка. – Не слышали, что из Брестского пединститута нескольких филологов выгнали?

– За что? – насторожился Валера.

– За то самое, – строго сказала Людмила. – Вам, наверное, в армии послужить хочется. Вне очереди.

– В армию я не хочу, – помотал головой Валера. – Я и так в воинском городке вырос.

Я с любопытством посмотрел на него. В Новогрудке, где я кончал школу, половина моих одноклассников были как раз из воинского городка. В основном это были девочки, и все симпатичные. Ни одну из них, правда, в белорусском национализме обвинить было нельзя. А вот Валера в своём Рахове, похоже, воспитывался под западенским уклоном. Или перегибом.

– Никак нет, – сказал Валера. – Перегибов у меня нет. Между прочим, у нас в Киеве родился знаменитый лингвист Иллич-Свитыч. Не слышала?

– Слышала, – сказала Людмила. – Кажется, он умер совсем молодым.

– Погиб в тридцать с небольшим лет, – полушёпотом сказал Валера и оглянулся по сторонам. – Занимался праязыком. А сам знал больше ста.

– Чего больше ста? – спросил я.

– Языков. Гений! Карпатский диалектологический атлас составлял. Но главное – восстанавливал праязык. Слыхал о таком?

– Никак нет, – отчеканил я, вслед за Валерой превращаясь в воспитанника воинского городка.

– Человеку такое не под силу, – сказала Людмила. – Потому и погиб.

– Кожедуб, идите сюда! – позвала Татьяна Николаевна, смахивая с подбородка крошки. – Каравайным обрядом не хотите заняться?

– Нет, – сказал я. – Дед Ефим мне одну солдатскую песню спел.

– Одной она в этой экспедиции так и останется, – усмехнулась Татьяна Николаевна. – А каравайный обряд дошёл до нас из глубокой древности.

– Соглашайся, – толкнул меня своим мощным плечом Валера. – Это хорошая тема для диплома.

– И для диссертации, – поддержала его Людмила.

Я обречённо вздохнул. Как позже выяснилось, конформизм вместе с неспособностью к английскому языку были главными моими недостатками.

Перед отъездом я заскочил к деду Ефиму.

– Выпивать будемо? – спросил он.

– Нет! – решительно отказался я.

– Дак за отъезд! – удивился он.

– Тем более. Ещё развезёт по дороге.

– Ну, як хочешь. Но при твоей работе без горилки не обойдёшься.

– Почему?

– А кто же просто так спевае? Дитя, к примеру, покрестили, привезли из церквы в хату, сели за стол, выпили – и заспевали. Закон жизни.

Дед сидел за столом и крутил цигарку. У него была стопочка аккуратно разорванных на четвертушки листов ученической тетради, кисет с табаком, кресало. Но сейчас он зажёг цигарку спичкой.

– Табак сами выращиваете? – спросил я.

– А як же… – закашлялся дед. – Вон грядка тытуня под окном.

– Курить тытунь ещё вреднее, чем пить самогон, – нравоучительно сказал я. – Тем более в вашем возрасте.

– Мне уже всё вредно, – махнул рукой дед. – Дак ты, значить, в Петрограде не был?

– В Ленинграде я ещё не был.

– И Зимний не бачив?

Я не стал отвечать. Если человек не был в бывшей столице царской империи, как он мог видеть Зимний дворец? Теперь он, между прочим, называется Эрмитажем.

– Обязательно съезди. Пройдись там по Невскому и Морской, подивись на колонны с русалками, до Кронштадта доедь. Может, ещё и мой линкор стоит там на якоре. Передай ему привет с Полесья. Я от всё собирался, а уже и ноги не ходят. Съездишь?