Даниил Бравцев - Безымянный подросток с окраины города

– Давай, Андрюша, скажи! Скажи! СКАЖИ, КТО В НАШЕЙ СЕМЬЕ ГЛАВНЫЙ И КТО ИМЕЕТ ПРАВО НА УДАР! ОНА ИЛИ Я! ОНА! ИЛИ! Я! ОТВЕЧАЙ!

– Я НЕ ЗНАЮ! – Он зарыдал. Зарыдал так, как не рыдал никогда в жизни. Плач сдавливал горло, всё лицо жгло, жгло, нещадно жгло! Фредди Тод прижимался к груди, а папа всё кричал, кричал, кричал, и Андрей в этот момент хотел только одного – чтобы папа перестал кричать.

– Я СКАЗАЛ: ОТВЕЧАЙ! ВЫРАБАТЫВАЙ СОБСТВЕННОЕ МНЕНИЕ, МУЖЧИНА! ПРИМИ УЖЕ РЕШЕНИЕ! ДАВАЙ, ОТВЕЧАЙ, МОЙ…

– ОТПУСТИ ЕГО!

– ЗАКРОЙ РОТ!

– ОТПУСТИ ЕГО!

– ЗАКРОЙ РОТ, СУКА!

– ОТПУСТИ МОЕГО СЫНА!

Мама с рёвом кинулась на папу и сумела вогнать ногти ему в лицо. Она успела толкнуть Андрея в сторону, тем самым освободив его, но сама вместе с мужем полетела на пол. Они грохнулись у входной двери, у двери, что стала свидетельницей самых счастливых ночей, множества искренних признаний в любви, танцев, песен, чувств, эмоций, и теперь у неё происходило это.

Борьба продолжилась на полу.

Андрей не знал – не знал! – что ему делать. Он просто стоял, обнимая, со всех сил обнимая Фредди Тода и смотря на то, как папа бьёт маму, а мама – папу. Глаза застилали слёзы, жёлтый свет люстры ослеплял, так что по большей части Андрей только слушал, но когда он протёр глаза, то увидел, что папа уже находится сверху. Словно коршун, нависший над жертвой.

Он замахнулся и со всей силы вогнал кулак маме в лицо. Андрей услышал глухой удар и почти сразу же увидел выплеснувшую на пол кровь. А потом зуб. Маленький зуб, который показался очень большим в ядовито-жёлтом свете, просто огромным в обрамлении тёмных алых капель.

Папа выбил маме зуб. Андрей это понял в первую секунду.

– НРАВИТСЯ, СУКА?! ТЕБЕ ЭТО НРАВИТСЯ?!

Тонкие женские ноги дёргались под тяжёлой тушей, ступни в белых носочках взлетали в воздух и падали на пол, раз за разом, бух-бух-бух, и с каждым новым «бухом» Андрею становилось страшнее. Он уже кричал, просил папу остановиться, кричал на весь мир! Но не решался сдвинуться с места. Его словно прибили к полу гвоздями, и он мог только сжимать Фредди Тода и смотреть, как бьются в конвульсии тонкие, невероятно хрупкие ноги.

В какой-то момент папа сомкнул ладони на маминой шее и лёг на неё всем телом, пытаясь впечатать в пол, проломить гортань и насладиться, насладиться криками! И перед маленьким мальчиком мир явил картину, что ещё долго будет выглядывать из тьмы в ночных кошмарах. Андрей будет просыпаться глубокими ночами и видеть ЭТО перед своими глазами, видеть каждую деталь и трястись от ужаса, не в силах справиться с собственным телом. Потому что это происходило на самом деле.

Лицо мамы. Лицо мамы было ужасным. Оно было… страшным. Андрей видел, как оно налилось кровью из-за того, что сильные мужские руки сжимали шею, поэтому оно стало отвратительно-красным словно помидор. Красивые контуры лица, только что казавшиеся произведением искусства, теперь превратились в складки кожи, потому что папа вдавливал, вдавливал и вдавливал маму в пол! Глаза её чуть ли не вылезали из орбит, а взгляд, обращённый к папе, заставил Андрея разрыдаться. Мама не должна так смотреть на папу.

Не должна!

– Прекратите! – Андрей уже не просто рыдал – ревел. И половина его слов тонула во всхлипах. – Хватит! Остановитесь! МНЕ СТРАШНО!

– Я ВОСПИТЫВАЮ ТВОЮ МАМУ, СЫНОК! – Папа продолжал душить её, не обращая внимания ни на тянущиеся к его лицу руки, ни на что-то шепчущие губы, испачканные кровью, – вообще ни на что. – Я ПРЕПОДАЮ ЕЙ УРОК! А ТЫ ЛУЧШЕ ПОДОЙДИ И ПОСМОТРИ! ДАВАЙ, ПОДХОДИ!

Кто-то невидимый толкнул Андрея вперёд. Он с неохотой выставил перед собой ногу, упал на неё, потом выставил другую, упал на неё, но пошёл намного быстрее, когда злые, полные агрессии и крови глаза вцепились в него. Страх завладел телом и потащил его вперёд.

Наконец Андрей подошёл и увидел под своими ногами маму. Маму. Маму… Красное лицо мамы, её уродливые губы, волосы, облепляющие голову и папины ладони, сжимающие тонкую шею словно тростник. Мама задыхалась. Она вцеплялась в рубашку папы, пыталась подтянуть его к себе, просила помощи, ладони вгрызались в ткань, но мужчина, которого Андрей считал папой, не расслаблял пальцы. Он налегал на маму всё больше, и по нему было видно, что он получает удовольствие. Наслаждается. Кайфует. Просто вне себя от радости.

Наверное, именно понимание того, что папе всё это нравится, разожгло в Андрее помимо страха ещё и злость. Но окончательно страх затмило тогда, когда Андрей встретился с взглядом мамы. Два голубых глаза на красном, обезображенном болью лице кричали: «Беги! Беги в свою комнату и спрячься в шкафу, а лучше вообще вызови полицию! Я же тебя этому учила!»