Константин Ганин - Солнца на полнеба

Я прислонился лбом к стеклу и отключился от шума всеобщего праздника. За окном золотистой рябью светились норы других людей. В окнах домов мерцали гирлянды, двигались тени. Фантазия доносила в ту реальность ёлки под мишурой и тепло семейных праздников. Уют представлялся почему-то не в современном исполнении, а теплом фильмов с экранов советских телевизоров. Впрочем, американским или французским фильмам тоже удавалось создать подобное. На российскую же современность свет чужих окон категорически не желал накладываться. Я увёл взгляд чуть дальше. Окна там смазывались, творя в ночи туманные облака. Золото огней пробивалось из бетонных коробок, приоткрывая их живую суть и истинное предназначение. Свет лежал слоями, повторяя ряды этажей и улиц, огибал величественную композицию небоскрёбов. Мой взгляд подвис в том месте, где туман растворял иллюминацию на макушках светящихся столбов. Картинка расплылась. Устав от поиска закономерностей, взгляд соскользнул на дорогу. Хмарь, сырость – и ни крошки снега. «Сейчас куранты грянут, и жизнь откроет двери в новый и пышный в событиях год, – подумалось мне слишком уж буднично. – Так и будет. Месяца через три планово сбудется мечта. Мне дадут много денег, вероятнее всего, очень много. Мой проект назовут гениальным открытием и, может быть, даже присвоят ему моё имя. Ну не сказка ли?» От этих мыслей вдруг стало одиноко, как от разговоров на поминальном обеде. «Что начинается там, где мечта заканчивается? Вот она – накрыта ладошкой, словно бабочка. Нужно только бережно достать и приколоть булавкой. Разноцветные крылья останутся, а бабочка уйдёт, – мысли снова крутанулись и вернулись в день сегодняшний. – Скоро наступит утро, в котором в нормальных домах будут салаты, гусь в застывшем жиру и недопитое шампанское. И ничегошеньки больше не изменится. Ни завтра, ни послезавтра, ни через год. У меня же и салатов не будет. Вместо мечты появятся цифры на банковском счёте. То, чем жил, вдруг станет числом и следом в истории. А дальше что? Да ничего. И праздник никчёмный. Жалко времени – лучше бы дома поработал».

Голос очередной новогодней подруги, крикливый в любом настроении, вывел из раздумий. Я сделал разворот в ресторанное веселие и сотворил на лице улыбку. Нет, пожалуй, сперва – улыбку и только потом – разворот. В глазах девушки скользнула тень долготерпения и покинутости. Ужин на двоих в дорогом месте был условием её присутствия в этой ночи. Ещё не зная друг друга, мы в деталях обсудили то, как видится правильный праздник для каждого из нас. Стол и внимание были за мной. За ней – безукоризненная внешность и необязательность. Тревожный взгляд миндалевидных глаз уколол, затем дрогнул и скатился на стол, смягчаясь в вазочках с икрой и на тарелках с деликатесами. Он ожил, побежал по салатникам и подсвечникам, удовлетворился их готовностью к полуночи. Девушка провела безумно красивыми пальчиками с идеальными ногтями по идеальной причёске. Заправила чёрный витой локон за ушко совершенной формы и снова посмотрела на меня. Покой с её лица сошёл, вернулось недоумение. Идеальная грудь вздулась над кромкой выреза платья. На выдохе из груди исторглась порция крикливого звука, неподвластного науке и финансовым вложениям. «Что ж, про голос уговора не было».

– Что-то не так? – спросила девушка. – Ты где? Или у меня у одной праздник?

«Как же они в них влюбляются?» – подумал я о ком-то абстрактном, а в слух сказал:

– Перестарались мы… – погладил туго набитый живот. – Стол восстановили?

– Мальчик просто лапочка, – похвалила она официанта. Почему-то произнесла это с ноткой обиды. Стрелки бровей горестно сложились и указали на некое стыдливое чувство внутри меня.

– Ну, прости, задумался. Но ведь время же есть?

– Без пяти минут, между прочим.

Пальчик указал мне на стрелки часов, готовых сойтись в верхней точке. Словно бы вспомнив о чём-то важном, девушка вдруг засуетилась. Она выхватила из ажурной стойки две белые салфетки и достала из сумочки пару шариковых ручек. Выдала один комплект мне, другой положила перед собой, небрежно отодвинув идеально установленную тарелку.

– Давай желания писать, – по-детски испуганно попросила она. – Ты же пишешь, да? Я всегда.

Было видно, что она спешит и боится не успеть выложить на лист всё задуманное. Поэтому отвечать на её вопрос я не стал.

До нового года оставалось три минуты и ни малейшего понятия о том, каким способом можно извести эту уйму времени.