Алексей Брайдербик - Собрание сочинений. Том 3

Я всё же пересилил себя, не знаю уж, как мне это удалось. Я быстро перебежал на другую сторону дороги, перебежал чуть ли не с закрытыми глазами, одним большим вдохом наполнив легкие воздухом до отказа, правда вперемешку с неприятными, но не убийственными испарениями асфальта.

Я – стихия, что жонглирует галактиками.

Под кожей сущего я киплю и бурлю, а также в нереальное прокладываю мосты. На их перекрестках грезы и видения возносятся к сверхъестественному.

Я шепчу одиноким путникам слова древних молитв.

Я – посланник королевства печали, что в густом сумраке утопает.

Я среди надгробий миражом блуждаю.

Я – стужа лютая.

Я упиваюсь стенаниями вдов и отцов, чьи сыновья моими трофеями стали.

Мое ложе – дно могилы.

Иногда в крепости к спящим я мороком прокрадываюсь.

Я – болезнь, от которой нет исцеления.

В своих проклятых садах я аплодирую усопшим.

Я – палач.

Я есть смерть!

Я – единое и вечное для всех истоков начало.

Я бываю мига короче, но пылаю ярче, чем тысяча солнц.

Я – феникс, возрождающийся из пепла.

Я – ветреная царица противоречий бытия.

Я заполняю собой каждую крупицу Вселенной.

Я и смерть – две стороны медали единой.

Я – чистый свет, что разрывает на части кромешную тьму.

Я – песня этого мира, что звучит в сердцах людей.

Меня легко отнять, но трудно даровать.

Я – редчайшее из всех посланных богом сокровищ.

Я, как вода, могу из бренной плоти утечь.

Я врываюсь в этот мир в разных обличьях, но меня всегда узнают и общим для всех именем нарекают: жизнь!

Кладбище – это особенное место. Здесь не слышен жуткий шорох холодных крыльев смерти, и каждой частичкой существа не улавливается тяжесть ауры распада и тлена. Над ровными рядами надгробий мягко реет умиротворяющее и завораживающее безмолвие, мягкая мистическая тишина, наводящая на размышления о тленности мира, зыбкости людского бытия. Свет радости и флюиды счастья никогда не появляются в пределах кладбища, не тревожат недвижный покой, что незримым куполом накрывает его, и не иссушают потоки скорби и печали, текущие по переплетающимся у могил дорожкам и тропинкам. Кажется, что даже само время на погосте перестает бежать куда-то сломя голову. В других местах жизнь ни на секунду не прерывает своего жаркого торжества, поет на разные голоса и мотивы, шумит и грохочет, зато тут, в последнем пристанище мертвых всё погружено в вечный сон, и никакая птица или зверь не смеют нарушать его. Каждый новый день здесь похож на предыдущий.

Наверное, нет ничего страшнее, чем оказаться в абсолютно темной комнате. Ты не видишь ее стен и потолка, а только чувствуешь пол, на котором стоишь. Ты не представляешь размеров этой комнаты: может, она чуть меньше чулана или, наоборот, больше любого из известных тебе помещений. Внезапно ты понимаешь, что здесь присутствует еще кто-то. От этой догадки по коже бегут мурашки, а в душе разгорается пламя тревоги. Некто стоит за спиной и дышит тебе в затылок. От него веет кладбищенским холодом и пахнет тленом. Некуда бежать и негде спрятаться: окружающая тьма – его союзник!

Говорят, что из всякого затруднительного положения, тупиковой ситуации или гиблого места есть выход; у этой темной комнаты тоже есть выход, да только проблема в том, что глаза его вряд ли найдут.

Я работаю в магазине, который торгует бытовой техникой: разными чайниками, стиральными машинками, телевизорами и прочим. Я не продавец-консультант и не обслуживаю посетителей, даже в беседу с ними не вступаю – я занимаюсь ремонтом бытовой техники. С утра до вечера все пять дней в неделю я сижу в своей мастерской и копаюсь в шестеренках и микросхемах.

Магазин занимает три зала длинного здания, по фасаду которого идет ряд одинаковых квадратных окон.

В первом зале – маленьком, с несколькими выходами, ведущими в разные подсобные помещения, – работаю я и еще человек десять. Второй зал – по размерам самый большой – разделен на секции стеллажами со всевозможными товарами. А в третьем зале – гораздо меньше второго, но чуть больше первого – сидят начальники, их помощники и секретари.