Николай Виноградов - Железяка

– Команде приготовиться к швартовке! Боцману и третьему штурману на бак, второму штурману на корму! Палубным матросам по местам стоять! Машина-мостику! Машина!.. Тьфу, мать твою, опять заело. Как маневры, так связи нет. Студент, быстро позови начальника…

– Вызывали?

– Да, вызывал. Опять связь с машиной пропала. Как швартовка, так связи нет. Что ты ляжешь будешь делать? Сделай хоть чё-нибудь, яви Божескую милость, измучились ведь.

– А где Клюз микрофон для бака взял?

– У него свой, ему его ещё хлюст дал.

– Мне нужно на бак сбегать…

– Ваня, привет! На мосту связь с машиной опять пропала. Покажи, как ты тут всё включаешь. Это твой микрофон?

– Привет! Как меня научил твой предшественник – вот эту фигню щёлкаю сюда, эту хрень поворачиваю вот так, нажимаю на эту пипочку и ору.

– Ну давай, поори чего-нибудь!

– Мостик-баку! Как слышно? – гаркнул в микрофон своим густым прокуренным и пропитым басом Клюз.

– Хреново, но слышно, – ответили с мостика.

– А зачем у тебя такой длинный провод у микрофона?

– Как же? Мне приходится бегать вон куда, аж до брашпиля. Только оттуда орать приходится изо всей мочи, а на мосту всё равно еле слышно.

– Я выдернул твой микрофон совсем, вызывай мостик! Давай я сам… Мостик – баку!

– Всё тоже самое, Алексаныч, ничего не изменилось.

– Ясно, работаем…

– Слушай, Клюз, я эту систему «Рябина» не очень хорошо помню, у меня всегда «Берёзки» были. Твой микрофон не работает, тебя слышат на мосту потому, что здесь где-то есть ещё один микрофон, местный. Всё закрашено сто раз, его теперь хрен найдёшь. Значит, так! Вот этот тумблер, когда тебя с моста кликать будут, поворачивай посередине, а не вправо до конца. Если вправо до конца повернёшь, у тебя с мостом получится дуплексная связь, и ты получаешь приоритет, а связь моста с машиной пропадёт. Нам нужна только симплексная связь, на приоритет не включай! На вот тебе пока мой микрофон. Нажмёшь на тангенту и говори. Потом, после швартовки, я сделаю тебе провод подлиннее, понял?

– Э-э, начальник, чё наговорил тут? Сам-то понял, чё сказал? Сиплес, диплес! На какой праритет нажимать? Ты можешь сказать по-русски, матом?

– Короче, Клюз, смотри… Вот эту х… б…ё… мать, не включай ни в коем случае!

– Ну так бы сразу и сказал, а то начал тут – штангенс, сиплес, дупель, паритет! Ферфатер в клюз!

– Мостик – баку, как слышите? Связь с машиной и кормой есть?

– Отлично слышу тебя, Володя. И с машиной связь есть, спасибо! С меня причитается.

– Да ладно тебе, Василич. Просто не так включали…

«От Махачкалы до Баку волны катятся на боку..», – вспомнились слова из песни, которые Вовка слышал ещё в юности. Тогда он даже и мысли не держал, что когда-нибудь побывает и в Баку, и в Махачкале.

Порт, где грузились бензином, находился от самого города Махачкала очень далеко, не меньше десяти километров. Кто-то поехал на автобусе разгонять тоску, у Володи денег не было. Виталик предлагал ему в долг, но тот отказался. На последние деньги, перед самым прибытием на борт этой железяки, он, как положено, купил пять бутылок водки для прописки. Одну оставил, чтобы распить отдельно с Кэпом, а остальные отдал на растерзание толпе, которых ей хватило только губы помазать.

«Сдалась мне эта Махачкала, – рассуждал Володька. – Я вообще не любитель песчаных берегов. Как в пустыне – жара да песок».

Фильм «Белое солнце пустыни» снимался как раз в Махачкале, недалеко от места, где грузились бензином. Володя сразу вспомнил этот фильм.

«И чего тут смотреть? Как молятся на своих ковриках бородатые мусульмане в выгоревших халатах? Или на тощих ослов? Вернее, ишаков. Не в том смысле, я уважаю любую веру, конечно, но это место мне как-то совсем чужое, не родное. Если бы судьба заставила меня здесь жить, я бы считал себя несчастным каторжанином. Ни травы, ни берёз, ни снега зимой. Скорее бы загрузиться и в обратку», – изнывая от жары, мысленно выговаривал он своё недовольство.

В железяку влезает пять тысяч тонн хорошего бензина. Кэп опять, уже в который раз, бегает на берег с презентами, чего-то мухлюет с балластной водой. Хитрый и ушлый, как двадцать пять евреев и один хохол вместе взятые. С берега пришёл довольный, чего-то, видимо, уладил, немного «навеселе». Вовка от нечего делать в штурманской отирался, смотрел сверху в иллюминатор на погрузку. В штурманской разрешалось курить. А вообще, курить разрешалось только в строго отведенных местах, в список которых, кроме мостика, входила и радиорубка. Но всё равно курили и в каютах втихаря. Не бежать же вниз, в курилку, среди ночи. Увидят – по-первоначалу штраф. Но все понимали, что на пороховой бочке сидят. Не зря же здесь гробовые платят. Парами бензина все дышат, а они кругом, спрятаться некуда. На палубу к танкам без особой нужды никто не ходит. Там вообще, кажется, пукни – и весь пароход взорвётся.