Николай Виноградов - Железяка

Прозвище это он получил потому, что всегда свои речи заканчивал словами: «Ферфатер в клюзе, и здохен шванс!». Видимо, в школе он учил немецкий. Из этой фразы всем без перевода было понятно только одно слово – клюз, которое и стало родным псевдонимом Ивана.

Однажды, при опускании судна в шлюзах, в открытое окно кают-компании, когда оно находилось на уровне бетонки, спрыгнул какой-то наркоман – воришка. Чиф был на мосту и заметил его. Стали ловить всей толпой. Задраили все двери, чтобы не убежал. Зашхериться ему особенно негде было, и через десять минут он был зажат у двери на корму. Но у этого придурка, видимо, крыша поехала, или шибко обкуренный был. Он, как загнанный зверь, махал ножом и никого к себе не подпускал. За поясом у него был виден японский видеомагнитофон, хозяином которого мог являться только Саня – Секонд. Все ходили к Сане в каюту смотреть Шварценеггера.

Приёмами против ножа никто не владел, а долбануть каким-нибудь багром было жалко, да и последствия могли быть печальными. Тут всех растолкал Клюз и спокойно приказал:

– Так… рассосались все отсюда! Быстро!.. Брось нож, а то руку сломаю…

Ворюга, поняв, что против гориллы нож бесполезен, а пистолета нет, взвыл утробным воем, как дикий зверь перед неизбежной гибелью, и опустил руку с ножом. Тут же, молниеносно, Клюз ладошкой влепил ему такую оплеушину, что тот аж подпрыгнул. Железная дверь на корму открылась, и вор вывалился за порог.

– Ферфатер в клюзе, и здохен шванс!

Клиент ушёл в глубокий нокаут и не мог слышать сакраментальной фразы Клюза. Ваня в своё время служил в морской пехоте, потом остался на сверхсрочку и дослужился до мичмана. Владел приёмами боевого САМБО и рукопашного боя, даже награды имел.

А по природе своей, он – самое добрейшее существо. Руки, хоть и имели вид граблей, но умели делать всё. Или очень многое, не считая основного предназначения по должности боцмана и шкипера. Он просто не мог обходиться без какой-либо работы. Это его золотое качество сразу заметил мудрый Кэп и максимально приблизил Клюза к себе. Назначил шкипером, хотя такой должности в штате нет, как и должности старшего рулевого. Копеечные доплаты, но дело здесь не в деньгах. Авторитет капитана на судне – это очень большое дело. Если нет авторитета, нет и дисциплины.

Вась-Вася авторитет имел, как и большой жизненный опыт. Он, может быть, и не знал, что такое психология личности, но с годами стал хорошим психологом-практиком – кнут и пряник, как при дрессировке. Быть на капитанской вахте считалось достоинством, это значило быть в фаворе, чего не так-то просто заслужить.

Клюза уважали, и он это понимал, старался не обваляться, следил и контролировал каждый свой шаг. Кому безразлично уважение общества, в котором живешь, даже такого маленького, как команда железяки? Но специально он никогда не выпендривался. Втихаря, оказывается, помогал Татьяне на камбузе. Никто его об этом не просил. Лишь однажды увидел, что женщине тяжело и решил помочь. Сначала помои помог вынести раз, другой, мешок картошки подтащить, тушу мяса разрубить. И так постепенно это как-то вошло у него в привычку. Не ради благодарности от Кэпа, тот даже не знал, что Клюз после ночной вахты не сразу ложится спать. Камбуз всегда открыт, мало ли кого приспичит похавать среди ночи. Можно прийти, подогреть то, что осталось от ужина и вдоволь утолить голод. Никто тебя в этом никогда не попрекнёт. Клюз, пока Татьяна ещё не встала, начистит картошки, поставит на плиту бадью с водой, наточит ножи, хлеба нарежет и завернёт в тряпочку. В общем, поможет, чем может. У Татьяны с утра всегда было отличное настроение. Все это замечали, но по мере своей испорченности приписывали эту причину к мужским достоинствам Кэпа.

К трём часам ночи наконец-то закончилась рыбалка. Всё! На судне не осталось никакой свободной тары, даже пожарного ведра, куда можно было бы засолить рыбу. У всех руки разъело от этой соли, особенно у солильщиков. Хотя солить приходилось всем, даже Кэпу. Даже Елена, эта скромница, пару раз принимала участие то ли из любопытства, то ли совесть замучила, то ли муж на неё поднажал. Шахта лага была заполнена доверху, мясные и рыбные морозилки забиты, и последние две осетринные туши валялись на палубе без приюта. Выкинуть за борт – жалко, а прибрать было совершенно некуда. Матросы отмывали с палубы последние следы преступления, складывался лишний такелаж. Бузуна оставалась ещё целая гора. Накрыли полиэтиленовой плёнкой в несколько слоев, накинули брезент, обложили досками и обвязали верёвкой. Кэп, окончательно поняв истину, что выше задницы всё равно не прыгнешь, распорядился идти на Махачкалу.