Александр Гусаров - На изломе. Роман, повесть, рассказ

– Ты что, идиот! – послышалось чьё-то возмущённое восклицание.

– Отберите у него штык-нож, а то он кого-нибудь зарежет, – прокомментировали из расположения.

– Радуйтесь, что он с двенадцати ночи нас не стал будить, – высказался ещё кто-то.

Шурик едва успел увернуться от пролетевшего над его ухом тяжёлого курсантского сапога. Он сразу же осознал свою оплошность, но смеху было много. Дежурными по роте, начиная со второго курса, ходили почти все без исключения курсанты, так что этот пример, как делать не надо, вспоминали часто.

Канцелярия роты была возле дневального. В приоткрытую дверь Женя услышал голос ротного:

– Как там жизнь за бугром?

– По сравнению с тем, что творится в Союзе – небо и земля. В чём-то даже похоже на училище. Боевая подготовка, чёткий распорядок дня: занятия, стрельбы, ученья. Строительства почти никакого, хозработ тоже. Жильём все обеспечены. Зарплата идёт и там, и в Союзе, – отвечал незнакомый голос.

– Денежное довольствие, – поправил ротный.

– Оно самое, – согласился офицер.

– Тебе скоро заменяться?

– Год остался, – было слышно, как собеседник ротного, грустно вздохнул.

– И куда?

– Пока не знаю. Написал в Одесский округ, где теплее и поближе к морю, но шансов мало. Сам знаешь, что связей у меня нет. Помнишь, как в анекдоте: приходит сын к отцу полковнику и спрашивает: «Папа, смогу я дослужиться до подполковника?» – Тот говорит: «Сможешь, сынок». – Сын спрашивает: «А до полковника?» – Папа отвечает: «И до полковника, сынок, сможешь, надо только не одну жопу облизать». – Сын опять спрашивает: «А до генерала?» – Подумал отец и головой покачал: «До генерала не сможешь. У генерала свой сынок есть».

Стало тихо. Первым заговорил незнакомый офицер:

– Это почти про меня. Но у меня и папы полковника нету. А лезть вон из кожи, чтобы выслужиться – не в моём характере.

– Может, на лапу кому сунуть?

– У нас начальника отдела кадров дивизии недавно посадили. Так что пока всё токмо по большому блату.

– Меня тоже могут скоро в войска перевести, – сказал Кулагин.

Женя напрягся. Офицер поучительно произнёс:

– Постарайся задержаться, насколько сможешь, сам знаешь, что сейчас в войсках творится, особенно в вашем округе – одно строительство. От солдат кроме – «рускэ не знаю», – ничего не услышишь. Ты здесь курсантов за матерные слова наказываешь, а там – это почти норма. Начальник училища на моей памяти десять суток объявил курсанту за то, что тот вилкой масло на хлеб намазывал. А в войсках и вилок-то нет. Одни ложки, и то половина с дырками – типа учебные. Или с надписями: «Ищи сука мясо». Есть над чем повеселиться, мордобой повсеместно, потому что ничего ты реально злостному нарушителю дисциплины не сделаешь. Доложишь – сам же и виноват будешь. А курсанты – это ведь цвет нации, как говорится: «Душа – Богу, сердце – женщине, долг – Отечеству, честь – никому». Конечно, карьеристы и доносчики, как и повсюду, но на порядок меньше. Вот как попадут в войска, у них из головы романтика начнёт выветриваться.

– Совсем страшную картину ты нарисовал, – проговорил ротный.

– Ну, чуть преувеличил, – ответил офицер. – В жизни не всё так однозначно. Когда в стакане половина воды налито – один видит, что он наполовину пуст, а второй, что он наполовину полон.

– Ладно, что-то мы всё о грустном. Расскажи лучше, как там живётся. Отдохнуть-то можно?

– Отдохнуть есть где. Гаштеты – это такие ресторанчики, – пояснил офицер, – на каждом шагу. Там пиво свежее, сосиски, вечером потанцевать можно, роман закрутить. Правда, надо быть осторожней в связях с немками, чтобы особисты не пронюхали, если засекут, в двадцать четыре часа отправят в Союз. Со знанием языков – проблемы. За исключением трёх – русского, командирского и матерного. Как мне не втолковывали в школе: «Учи иностранные языки!» – толку не было. Так до сих пор и пишу в анкете: «Читаю и перевожу со словарём», – то есть, ни того, ни другого делать не умею. – Было понятно, что офицер усмехнулся. Тот немного помолчал и продолжил: – На почве этого, как раз перед отпуском, со мной такой случай приключился: у нас должны были проводиться стрельбы. Кстати, стрельбище там оборудовано по последнему слову техники. Пульты, подъёмники работают, как часы. Одно плохо – частые дожди, и от этого то и дело замыкают электрические фонарики, ни подсветить как следует, ни оружие после стрельбы проверить. Стали мы их засовывать в презервативы, вода не попадает, и свет резина хорошо пропускает. Пошли делать очередную закупку, заходим в незнакомый супермаркет – витрины сверкают, всё блестит, выбор огромный. В общем, без консультации и не сориентируешься. Я к продавщице, а по-немецки знаю, что groß – большой, danke – спасибо, nein – нет. Продавщица молоденькая и симпатичная девчонка, рядом с ней стоят ещё две, точно такого же возраста. Я на витрину показываю: дайте, мол, презервативы по-гроссее и руки для наглядности развожу на полметра. Продавщицы между собой переглянулись и захихикали. Подаёт она мне упаковку, я развожу руки: «Такой?!». – Она краснеет и пожимает плечами. Я тогда засовываю руку в карман. Она побледнела и на меня испуганно руками замахала: «Nein! Nein!». Подумала, видно, что от нас, русских, чего хочешь можно ожидать: типа, щас как вывалю на прилавок своё хозяйство. А я достаю из кармана фонарик, включаю и выключаю для наглядности. Ну, и жестом показываю на небо: wasser – от воды, мол. Тут и до них дошло. Посмеялись вместе. Так что бывает по-всякому: и смешно, и грустно…