Николай Бизин - Среда Воскресения

И у моих костров согрелась.

Затем, верно, и понадобилось Старику явление посторонней (и в то же время – любимой) его пророку женщины в его Божьем Царстве: чтобы разделить Илию! Теперь нам остается только поверить, что весь товарообмен (маска на маску) между человеком и миром так и происходит – во благо наивозможного мира.

Нам остается только поверить, что Илия оставил свое сердце женщине во благо женщины, а не для-ради собственного душевного комфорта; но – не место и не время ему сейчас лгать себе! Ведь он действительно нищ духом и наг ступнями: ведь он разулся перед дорогой.

Теперь он может уезжать, ничуть женщину не оставив, но и с собой не взяв. Это было удивительно… Кар-р!

Дальнейшая история мира будет ещё удивительней и поучительней: мы будем заучивать ее снова и снова, каждый раз переиначивая. Ведь любая история моего мира заключена в том, что душу продать невозможно; но – в то же самое время она (именно что – невозможно) продается!

Ведь если бы было – возможно, то никакого мира (причем – не только в душе) не было бы вовсе!Причём – не было бы очень давно и с самого начала. Поскольку души «закончились» бы почти сразу после грехопадения Адама и Евы.

Вот и мы вернемся (не к началу, но к разговору об именах); впрочем, зачем возвращаться? Времени нет, и мы никуда от разговора не уходили, и время прыгнуло чуть назад, и Идальго ещё и ещё раз вопросил её о её красоте (возопил – и оставшись, и расставаясь):

– Как ты думаешь, тебя зовут на самом деле? – он спрашивал о слове, которым собирался её красоту именовать.

Ключевым здесь было слово «думаешь»… Кар-р!

Вот и Идальго думал – выйти в мир, вот и женщина думала – заступить ему дорогу, но сама отворила ему дверь. Вот мужчина сам вручил ей ключ от любых его дверей, и если бы не дальнейшая нелепица с обуваниями и разуваниями, всё проис-ходящее выглядело бы весьма стройным. Но женщина не обратила внимания на эту нелепицу!

Вместо этого (заменяя одно место другим) она сразу же охарактеризовала его затею и мироформированием:

– Хочешь броситься из огня да в полынью?

На что он ей ответил:

– Я буду звать тебя Домреми.

Она не удивилась. Она опять не обратила внимания. Вместо этого она сказала:

– Позволишь войти?

После чего (словно бы припомнив, каким – в прошлый раз – уже было ее восшествие) она чудом прошла меж имен Илии Дона Кехана, в то время как Идальго не замечал, что продолжает стоять одной ногой на земле, а другой – на небе… Поэтому он стал говорить слова и задавать вопросы:

– Как ты здесь оказалась? Ко мне в пригород сейчас никак не добраться.

Она не ответила. Стоя на одной ноге, он продолжал лепетать:

– Перерыв в расписании электропоездов.

Ты нелеп и прекрасен, – сказала она.

– Жанна из деревушки Домреми. Спасительница своего государства и своего народа.

Она как не слышала. Показалось – её слова «нелеп и прекрасен» оказались столь долгими и громкими, что заглушали в ней тонкость его «подмены» – спасения государства и народа; она не хотела жертвовать своим счастьем для спасения абстрактного «народа» – нам тогда почти объяснили, что народ наш нелеп и не прекрасен.

Она, разумеется, не полагала своё решение глобальным. Но её целеполагание не имело значения. Он решил и не заметил, что (на деле) она признавалась в своей зависимости от него.

– Я сорвалась с работы, – сказала она. – Взяла попутку. Заплатила сто тысяч (тогда еще не аннулировали нули) казенных денег (она была мелким чиновником, но суммами располагала), теперь ты мой должник.

Она имела в виду, что ради него пошла на должностное преступление!

Ещё она имела в виду, что он как бы (и куда бы) ни собирается – всё это напрасно, и из пригорода Санкт-Ленинграда (а не только из Первонепристойной) никакой выдачи нет, ведь давно сказано: оставь надежду всяк, обретший Божье Царство.

Она говорила (чистой Воды) правду; но – он все еще продолжал и продолжал стоять на одной ноге! До тех самых пор, пока это не стало совсем уж невозможно… Кар-р!

Она говорила чистой Воды правду; но – совсем не о том.

Поэтому – Илия Дон Кехана (наконец-то) встал на обе ноги и не стал говорить женщине, что железнодорожный перерыв заканчивается через пятнадцать минут, и что поезда вот-вот появятся, и что времени у него ровно столько, чтобы добежать до станции… Ведь вообще – не затем говорят (что-либо), чтобы все было досказано!

– Что-то толкнуло меня, я сорвалась с работы, взяла частника и примчалась к тебе, – сказала она очень нужные и очень бесполезные слова, после которых пришла пора неизбежных слов, беспощадность которых она не понимала: