Алина Талалаева - Ямма №6 (12)

– А что он должен был осознать?

– Что? – Пожимаю плечами. – Да хуй его знает. Хотя… Наверно, он должен был понять, что всё бесполезно. Вся его никчёмная жизнь бесполезна. Общество, мораль… Вот вы, доктор, человек учёный – как считаете, есть мораль в мире? Та мораль, о которой в Писании сказано. К которой вы все так рвётесь, о которой там-сям толкуете, спорите, слюной брызжите. Ну, давайте. Только честно! Не надо всех этих философских рассуждений и прочего трёпа.

– Да, – отвечает психиатр. – Я считаю, что мораль есть.

– Хрена лысого, нет её! Смотрите сами: я участкового кончил, а ведь он призван закон защищать, блага и спокойствие общественные. А он чё вытворяет? Детей беспризорных дубинкой по лицу, проституток шугает. Сам же потом, небось, им субботники и устраивает. Где здесь мораль? А правительство наше? Сколько невинных жизней оно загубило! За просто так – в войнах, во всех своих политических интригах. Нету морали в мире! Есть лишь эта… идея морали, доктор. Нам она дана, чтоб мы хоть во что-то верили. Всевозможным болванам ведь без такого спокойно не живётся – непременно мечтают частью чего-то великого стать. А такие, как я, мы будто волчье загнанное – врагами стада людского выставлены, психопатами зовёмся. Чтоб вы и прочие блеющие овечки знали, где хорошо, а где плохо. Чтоб у вас представление о добре и зле имелось. Понимаете, доктор? А ведь главными злодеями были и остаются собаки, что стадо ваше якобы охраняют, и сам пастух. Это он с вас шерсть и мясо собирает. Полагаю, нет смысла напоминать, что мои тридцать четыре смерти ничто по сравнению с кровью на руках наших правителей – как нынешних, так и прошлых. Только они всех во благо истребляли… Ну, так говорилось, во всяком случае. Так предполагалось. Убийство во благо ведь и не убийство, верно? И меня во благо казнят на следующей неделе. Я же чудовище. А общество ваше кто тогда, а?

Какое-то время психиатр молчит, после качает головой:

– Ну знаете… Так всё извратить можно. Будто бы мир ужасен и прочее…

– Блять, но он взаправду ужасен, доктор!

– Это одна из его сторон, – упорствует психиатр. – Есть и другие. Взять, например, семейное счастье, рождение детей, любовь, надежду.

– Только слова, – отмахиваюсь. – Вона я ж ребёнком был? Был. И толку? Чё-то не видел я ничего такого, о чём вы толкуете. Почему же ваше многосторонне-распрекрасное, бля, общество не позаботилось обо мне, раз мне не подфартило с родителями? Зачем дубинкой-то по лицу? Зачем измываться в подвале?

– К сожалению, редко получается спасти всех.

– Бог с ним, что редко. Тут проблема другого рода – всем попросту поебать!

– Допустим. Ну а вы зачем детей убивали?

– Потому что меня таким сделали, доктор! То, о чём вы мне тут втираете – это мораль для своих: для тех, кто живёт в замкнутых мирках, наслаждается своим махоньким счастьицем и не желает ни с кем им делиться. Для тех, кто не видит ничё дальше собственного носа! Вона как эта Лариса Владимировна на лестнице – понятой она, блять, была, радовалась, что наркомана изловили. А то, что у неё на глазах один человек над другим издевается ей глубоко плевать. Она ведь даже не вмешалась, мусоров не вызвала. Домой ушла – и всё, совесть чиста. Ничё не вижу, ничё не слышу! И самое печальное, что она такая не одна. Все такие! Все-все! Не, конечно, можно объяснить это, как справедливое наказание – я себя плохо вёл, дебоширил и прочее. Объяснить-то всё можно. Но вот ответьте, где грань между справедливостью и изуверством? Или вы правда думаете, что тот дед меня воспитывать пришёл? Да хуй там! Власть он свою пришёл доказывать, насиловать человека пришёл! Справедливость, в данном случае, это лишь ширма. Так что то, о чём вы говорите – банальное сотрясание воздуха. Набившие оскомину лозунги, когда людей на свою сторону привлечь надо, либо отличное прикрытие для всяких мутных делишек подыскать… – Вздыхаю. – Я это давненько уяснил. Оттого и разуверился в морали. Как таковой нету её нигде. Может, там, на небесах только… А на земле точно нету. После этого и стал делать то, что мне нравится. Это мне радость доставляло, было моим махоньким счастьицем. И кто я теперь, а? Монстр – вот кто!

– Потому что ни в чём не повинных людей жизни лишили…

– А откуда знать, так уж ли они невинны, как кажутся? Вот пореши я тех политиков, кто Чеченскую развязал, чего бы вы тогда сказали? Кто я после этого – чудовище? Или спаситель? Слышали, небось, какие там, в Чечне, ужасы творились? Уж я-то знаю, да-да. Со мной в дурке один такой служивый лежал – пришибленный на всю голову, Фриком себя называл. Он-то мне много чего понарассказывал – и как чечены наших ребят на куски резали, и как наши над ними расправы устраивали. Даже поведал, как они мирное население изводили, как один раз мальчишку на цепь посадили, и он у них так несколько дней жил, будто животное. Но бог-то с ним! Ответьте лучше, а если б меня в детстве убили – если бы этот упырь в подвале меня до смерти замучил, – что было бы тогда? Кем бы считался мой убийца? Чудовищем или избавителем?