Татьяна Шарпарь: Anamnesis vitae. Двадцать дней и вся жизнь

В МИДе он пробыл около двух часов, выйдя оттуда с чувством выполненного долга перед Родиной и одновременно с легким чувством освобождения – начинался отпуск.

Наталья заканчивала доклад на утренней конференции большой московской клиники. Перед ней выступали дежурные педиатры, а она – анестезиологреаниматолог – завершала отчет. Вопросов задали мало, доклад был подробный. Наталья, предвидя коварный интерес кафедральных мэтров, всегда готовилась очень тщательно и в ходе доклада проговаривала возможные ответы. Только бы сегодня все это не затягивалось. Рабочая смена заканчивалась официально в восемь часов, но расходились обычно позже – трудно было сразу перестроиться на вольный лад, поэтому пили чай, передавали следующей смене какие-то упущенные в ходе доклада, казалось бы, мелкие детали о состоянии больных, делились семейными новостями, просто хохотали над новыми анекдотами. Наталья эти посиделки любила и при случае не без удовольствия принимала в них участие. Правда, это случалось редко, так как дел у Натальи было много – она была матерью-одиночкой. Это определение своего статуса она неожиданно услышала в отделе кадров в прошлом году, когда пришла просить какую-то нужную бумагу в Полинин детский сад. Полинины дела занимали много времени, но Наталья ими не тяготилась.

Конференция закончилась на удивление быстро, даже начмед не стал зачитывать очередные устрашающие приказы. Наталья еще немного поговорила со Славиком – доктором, который будет лечить ее больных в течение суток, – и пошла в раздевалку. В сумочке затренькал сотовый телефон – Машка, больше некому.

– Да, Маш!

– Ты что, уже уходишь? – Машка всем своим голосом выражала негодование. – А поговорить?

– Некогда, у Полины завтра день рождения, мы поедем на дачу, надо купить продукты и подарок. А подарок надо еще спрятать.

– Какие продукты, а Толя на что? Ты будешь таскать эти тяжести?

– Толя уже на даче, надо кое-что докупить по мелочам. Ты, кстати, завтра приедешь?

– Ага, гости съезжались на дачу.

– Не будет никаких гостей, только свои, тем более что поеду я завтра не с утра, а ближе к обеду.

– Это почему это?

– Это потому это, что завтра утром приедет племянник Петра Ивановича, и мне надо отдать ему ключи от квартиры.

– Слушай, а почему ключи у тебя, а не у его родственников?

– Да я и сама об этом думала. Видимо потому, что я соседка покойных, и потом ведь я прибиралась в квартире после всего. И с милицией эту квартиру опечатывала.

– Ты мне позвони, когда поедешь, я к тебе пригребу. – Ты лучше прямо с дежурства ко мне пригребай, вместе и поедем.

– Да ну-у, – протянула Машка, – у меня и голова немытая будет, и перышки не почищенные, и одежда не дачная. Нет, я лучше пулей домой, а потом к тебе.

– Знаю я, как ты пулей. Ладно, вечерком звони. Целую.

– Я тебя тоже.

Новенькая машинка – подарок братьев к восьмому марта – сверкала лаком. Наталья подошла и полюбовалась блестящими крыльями, вытянутыми фарами. Нажала на кнопку брелока, и машинка пискнула, приветствуя и радуясь встрече. Так, теперь надо осторожненько выехать со стоянки. Езда задним ходом удавалась Наталье плохо, ну не то что совсем плохо, но не так хорошо, как вперед. На этот раз все обошлось, и Наталья, победно сверкнув фарами сторожу, выехала за ворота клиники. Садовое Кольцо уже вовсю трудилось – неслись машины, ехали троллейбусы, по тротуарам деловито шли пешеходы. Наталья любила Москву. Она знала и понимала этот огромный город с его радостями и ужасами, с его талантливыми и умными людьми и проходимцами всех мастей, с приезжими и коренными москвичами. Это была ее судьба. Она родилась на Урале, в большом промышленном городе. Ее сестра Ольга была старше на целых восемь лет и воспринимала ее рождение как наказание. Ольга была талантлива. Она пела, не просто напевала, а имела Голос. Понятно, что родители занимались старшей дочерью значительно больше, чем младшей. Ее надо было водить в музыкальную школу, возить на концерты, шить специальные концертные платья, покупать умопомрачительной красоты туфельки на высоких каблуках, ею надо было гордиться и восхищаться. Поэтому Наталья, которая никакого особенного таланта не имела, росла сама по себе лет до четырнадцати. Ольга к тому времени блестяще закончила московскую консерваторию по классу вокала и была принята с испытательным сроком в московский театр оперетты, отслужила там один сезон и поступила по конкурсу в Большой. В зимние каникулы Наталью отправили к сестре в Москву. Москва стала для Натальи родной не сразу. Она долго не могла разобраться в хитросплетениях московских улиц, плутала в переходах метро. А потом как-то забрела в тихий переулочек в самом центре, и сразу стало уютно и очень по-домашнему спокойно. Падал неторопливый снег, стоял низенький дом с колоннами, улица была пустынной, и тут Наталье вдруг все стало ясно. Она поняла, что Москва – это просто город, в котором живут люди. Они только делают вид, будто все время торопятся, на бегу читают, едят, даже спят, а на самом деле они живут, когда оказываются вот в таких переулочках. Здесь они останавливаются и смотрят на снег, на дом с колоннами, отдыхают и бегут дальше играть в постоянную нехватку времени.