Павел Рупасов - Записки санитара

В нашей тысячекоечной больнице, основанной в 1803 году, около дюжины зданий, среди которых парк – два красивых сквера с очень большими деревьями, два из которых – огромные маньчжурские орехи, много больших каштанов и дубов. Хорошее расположение, в центре города больница – это большая роскошь. Съест эту территорию кто-нибудь… но не будем о плохом. Здесь вполне тихо можно гулять и сидеть на лавочках. Это маленькое зеленое чудо в одной минуте ходьбы от Невского проспекта. Больницу нашу более пятнадцати лет обихаживают разнообразные международные благотворительные центры. Здесь встречаются все Божии чудеса, все чудеса медицинские и человеческие.

Я санитар по сопровождению больных, работаю здесь уже давно, работа простая, получаю в руки историю болезни, выхожу из своей комнаты младшего медперсонала в коридор, который полон поступающих больных и их родственников, и довольно громко, стараясь быть громче, чем гул, шум, стоны, грохот колес каталок, иногда криков потребных и не очень, называю ФИО больного. Мы находим друг друга, и я его веду (везу) по назначению.

Рабочий день санитара приемного отделения Мариинской больницы 1 1 http://www.youtube.com/watch?v=iqbN4T1t-q8&feature=email – 5-минутный фильм о здании Мариинской больницы. .

Девятое февраля 2012 года. Утро, пересменка. Все в нашей комнатушке ухают, кряхтят, шуршат пакетами и едой (ставят в холодильник), переодеваются. Уходящие – сонные и усталые, приходящие – румяные с мороза, на ходу пьют чай-кофе. Больных всегда в этот час почти нет, так что все примерно двадцать человек, отработавшие сутки, могут спокойно передать дежурство свежей смене. Коридоры и смотровые пусты и чисто вымыты (их моют две санитарки, начиная с 4 утра, и к пересменке в 9.00 все должно быть идеально чистым и «блестеть»). Чем достигается то, что больных с 8 до 9 утра всегда нет, я не знаю. Наверное, каким-то организационным механизмом совместными административными усилиями мэра Петербурга и народа по всему городу. Механизм этот мощный и постоянный, как природная закономерность, как прилив, как традиция (например, утреннее неизбежное карканье ворон в нашем больничном парке), как восход солнца…

Все поступающие в приемное отделение люди делятся, на первый взгляд, сразу на две категории – молодые женщины детородного возраста (они всегда чисто одеты) – и все остальные – они все помяты жизнью, обстоятельствами, травмами, прожитыми годами «и невзгодами». Молодые женщины все направляются в гинекологическое отделение – с ними что-то стряслось «по-женски», а остальные распределятся в остальные больничные отделения. Это там не хватает мест в палатах и больные лежат в коридорах, а в гинекологии в коридорах никогда не лежат. Непонятно почему, никогда над этим не задумывался…

Я – санитар по доставке больных из приемника «туда – куда надо», и поэтому все время нахожусь в движении, либо по дороге в отделения, либо обратно по дороге в «приемник», в перерывах между движениями всегда складывается возможность присесть и передохнуть в нашей комнатушке.

«Производственный шум» приемного отделения – это шум сложно составленный – из звуков подъезжающих «скорых», стонов, нечленораздельного бормотания алкоголиков и бомжей за занавеской (грязная смотровая на шесть лежаков), грохота каталок, иногда криков и стуков из изоляторов. Изоляторы – социальный и психосоматический: в один изолируются хулиганы буйные (при помощи охранников), которые надоели всем своими криками и угрозами, в другой психически неуравновешенные или больные, которые тоже уже всем порядком надоели своими выходками (тут возможно любое надоедание – ползают по коридору на коленках, пристают к людям). Неадекватному поведению полную свободу… не дадут… Надоели – в изолятор! Больше одного человека в изолятор не сажают, да не так тут и часто буйные встречаются – один-два человека в сутки. «Лечение» здесь – наказанием. Наказание – изоляцией. Изоляция тяжело воспринимается буянами – они грохочут в дверь и бьются в зарешеченное оконце в двери по пять часов подряд и громко кричат всевозможную нецензурщину под «неодобрительное» молчание всех находящихся в приемном отделении и вынужденных не только дышать испарениями бомжей, но и слушать русскую матерщину. Освобождают буянов, когда проспятся, притихнут и вообще поймут, что их выпустят только за «хорошее» поведение». А серьезных, психосоматических увезут в психиатрическую лечебницу.