Александр Козин: Найденные во времени

– О чем это вы беседуете с этим колодником? – крикнул, подъезжая, Унгерих.

– Ваше величество, эти люди остались живы и доставили вам прекрасную добычу. Зная ваше милосердие и добродетель держать данное вами слово, прошу вас освободить их, – ответила королева.

– Он, сдается мне, колдун, если его медведь не задрал, – дернул подбородком Унгерих. Но, обернувшись, увидел, что сотни человек, находящиеся на поляне и вокруг ее, теперь ждут от него поступка. Тогда он громко и отчетливо сказал:

– Да, я милостив. И слово свое держу. Я дарую тебе, старик, и твоему соколоднику жизнь. Но требую, чтобы вы покинули пределы моего королевства. Если же кто из вас ослушается и появится здесь, я предам его самой жестокой казни. Надо ведь еще разобраться, не колдун ли ты, старик, не ты ли направил медведя на меня и сообщил ему эдакую силу, что сломалась моя лучшая и самая крепкая рогатина. Развяжите их, – бросил он воинам и поскакал в лес.

Старик, уже освобожденный от уз, продолжал стоять и смотреть в небо. Отрок лежал на земле и плакал. Я подскакал почти вплотную к старику. Взглянул ему в лицо. Я возвышался над ним, сидя на коне. Поэтому голова его казалась слишком большой, а по мере приближения взгляда к ногам, он непропорционально уменьшался. Грязная рубаха его была порвана до пояса, и на обнаженной груди ярко сверкал большой крест. Меня поразили его глаза. Я загораживал от него небо. Но именно его я увидел в глазах старика – такими они были по-детски ясными. Он глядел вверх, в мою сторону. Но глядел не на меня. Губы его улыбались и что-то шептали… Я сжал колени, и конь понесся в лес, вслед королеве, королевне и королеве-вдове.

– Ваш билет!.. Молодой человек, у вас есть билет?

– А..? Что..?

– Би-лет на про-езд, – уже более отчетливо, нараспев услышал я в такт движений, трясущих мое плечо.

Я оторвал голову от рук, сложенных на поручне задней площадки двухвагонного троллейбуса, и увидел пожилую женщину. Именно она трясла меня за плечо. Вдруг скривила губы:

– И-и-и, милый, да ты хо-р-р-ош! Ну что, милицию вызывать будем, если ты уж, как лошадь, спишь стоя? Или все-таки билет предъявишь?

– Билеты у Эдика, – все никак не мог прийти в себя я. – А я не «хорош». Мы просто всю ночь просидели у друзей. Выпили, конечно, немного. А это я от усталости. Вчера тяжелый рабочий день был.

– Понятно. Только нет здесь твоего Эдика. Откуда едешь-то?

– С Ярославского шоссе, 66.

– Милый, да ты даже конечную остановку проехал и теперь опять на Ярославку возвращаешься. Эдик твой, поди, давно сошел. Сам-то где живешь?

– На Щелковской. Мне бы на метро.

– Не сильно пьяный, – размышляла вслух женщина-контролер. – Но в метро тебя все равно в милицию забрать могут. У них план. Сейчас выйдешь на Безбожном переулке, пересядешь на любой трамвай, доедешь до Каланчовки, а там на сорок первый троллейбус пересядешь. И – до самого дома. Только не забудь билеты покупать. Деньги-то есть?

– Есть, спасибо.

– Ну, вот и твоя остановка. Безбожный переулок. Храни тебя Бог, – улыбнулась она. И я увидел удивительно знакомый взгляд, в котором светилось чистое ясное небо. Где же я видел такой взгляд?..

«Что же со мной происходит? – вертелось у меня в голове. – Скорей бы домой!» Трамвай домчал меня довольно быстро. А троллейбус еле-еле тащился. И всю дорогу меня мучило одно: «Скорей бы домой!» Никаких снов, никаких видений я не испытывал в дороге. Но то, что виделось в последние сутки, тревожило. А может быть, я схожу с ума? Может быть…

Ну, наконец-то за окном троллейбуса показался знакомый «Океан», за ним – книжный магазин, контролер на конечной остановке… Естественно, я предъявил билет. И через три минуты был дома.

Прохладный душ взбодрил. Я залпом из горлышка выпил бутылку пива, припасенную загодя отцом в холодильнике. Благо, родители и сестра – на даче: ни тебе вопросов, ни нравоучений. И – выходной день! Я прошел в свою комнату, распахнул дверь на балкон и постель, застланную на широком топчане, который сколотил своими руками два года назад. Ух! Как я сейчас посплю!

Но сон не шел. Вспомнилась ночь, стихи, фотоснимки… А Эдик-то хорош, – даже не разбудил, бросил в троллейбусе. Если б не доброта этой женщины-контролера. Ее взгляд! Меня словно подбросило на топчане. Так вот где я видел такой взгляд. Так смотрел старик с крестом на Эдикиной фотографии. И женщина та сказала: «Храни тебя Бог»… Значит, дело не в свалке, не в месте, на котором находится человек. Так неужели в вере в Бога? Но ведь ученые говорят, что Его нет. Космонавты летают и почему-то не видят Его. И в школе, и в военном училище нас этому учили… Все понятно, старики и старухи верят, потому что боятся умереть. Но если бы они боялись, навряд ли у них были бы такие глаза, такой взгляд. Он, скорее, – бесстрашный, уверенный в победоносности доброты, в вечности… Ведь даже у отца и матери моих нет такого взгляда. А ведь они ничего плохого не сделали. Отец всю жизнь служил не за страх, а за совесть в армии, дослужился до полковника, кандидата наук, доцента, автора учебников, преподавателя военной академии. А когда провожал меня после училища в часть, на мои – тогда – демократические взгляды, на обвинения, что в армии много подонков, сказал: «Я хочу, чтобы ты понял одно: ты едешь служить не коммунистической партии, не генеральному ее секретарю, не своим командирам и начальникам, ты едешь служить Отечеству, России, ее народу, как это делал я и мой отец». Но почему же тогда у моего отца нет такого взгляда? Да и как мы служили? Я и мои товарищи? Были, конечно, и подхалимы, и подонки, и стукачи. Но были и те, с которыми не страшно, как говорят, пойти в разведку. Как торжественно пробегали мурашки по телу, когда командир дивизии произносил: «На боевое дежурство по защите нашей Родины… приказываю заступить». И мы шли, чеканя шаг. Почему же у нас не было такого взгляда. Чего не хватает для этого взгляда. Неужели Эдик прав, что мы защищали свалку? Нет! Сам-то он не служил никогда, как и Шляховский. А почему? Я вспомнил партийное собрание, на котором меня исключали из КПСС по доносу одного стукача, и мою слабость в признании обвинений – лишь бы поскорее все закончилось… И большинство офицеров проголосовали против предложения исключить меня из партии.