Александр Козин: Найденные во времени

Полковник из политотдела угрожал майору Низаеву, что его не пустят поступать на высшие академические курсы, кому-то тем, что не предоставят новую квартиру, а они все равно проголосовали против исключения. На партийной комиссии армии меня все равно исключили, нарушив устав. Так не эти ли, подобные полковнику из политотдела и членам комиссии из штаба армии, и делали все, чтобы кто-то вдруг увидел в России свалку, показал другим, убедив их в этом. Делали сознательно или бессознательно – неважно… Ну все, хватит! Надо отдохнуть. Вечером – на дачу, помочь отцу. А послезавтра – на работу. И теперь, словно я выполнил или понял что-то очень важное, бессонница отпустила меня, и я провалился в сон. Странное дело: спал я безо всяких сновидений. Только мысли в голове остались теми же, что и до сна…

Эдик бросил меня в троллейбусе спящего. «Земля-кормилица» у него старуха величиной с ворону, Россия – свалка… Наверное, эти мысли возникают от обиды на Эдика, потому что он бросил меня. Нет, нет, нет.

«Сейчас выкурю сигарету на балконе и поеду на дачу! – решил я. Но в это время зазвонил телефон.

– Саша, это я, Борис, начальник четвертого участка, – услышал я в трубке, – за тобой вышла машина. У нас на мотеле человек погиб. Хмурый приказал вызвать тебя от производственного отдела. До остальных он не дозвонился… Ты чего молчишь?

«Ну вот, съездил на дачу… Мать опять ворчать будет…» – подумал я. И ответил:

– Когда вышла машина? Минут двадцать? Значит вот-вот будет… А что случилось?

Оказалось, что сгорел большой трансформатор в готовом к сдаче мотеле «Лучезарный». Там даже поляков уже поселили… Москва готовилась к Олимпиаде…

А Хмурый – Ульян Альбертович – это начальник специализированного строительно-монтажного управления № 33, где я работаю страшим инженером производственного отдела. С моей анкетой «исключенца из КПСС» трудно устроиться даже на рабочую, не то что на инженерную должность. «Наверное, как с крестом на груди», – возникла мысль. «Мать через знакомых устроила!» – перебила ее другая. Хмурый тогда сказал, что этот факт моей биографии ему неважен – главное, чтобы специалист был хороший.

Мне надо ехать… Вместо плавок и набора удочек я бросил в сумку бутерброды, карманный тестер, свежую рубашку, носки. В это время под окнами «забибикала» машина. Я выглянул в окно: точно, Миша, водитель, вылез из «хмуровской» «Волги» и пробегал глазами по окнам дома в поисках меня. Я приоткрыл фрамугу и свистнул. Миша, узнав меня, помахал рукой. Только всегда улыбчивое его лицо сейчас было похоже на вечно озабоченную физиономию Хмурого. Я уже готов был выскочить за дверь, как снова раздался телефонный звонок.

– Привет! Это я, Женя, – услышал я голос недавнего знакомого поэта. – Мне поговорить бы надо с тобой. Встретиться.

– Старик, меня вызвали на работу, – ответил я.

– Сегодня же выходной!

– Это у вас, работников пера, – хотелось пропеть «и топора», но я сдержался, все-таки человек погиб, – выходной. А у меня авария на объекте. Жень, я серьезно. Потом перезвоню тебе. Лады?

– Время терпит. Только учти, это в твоих интересах! Жду звонка! – и я услышал короткие гудки.

Я заскочил в ванну – проверить воду, в свою комнату – закрыть балкон, провел ладонью по вентилям на газовой плите – выключены ли, бросил на плечо спортивную сумку и захлопнул за собой входную дверь…. Суббота… Летний вечер… Москва – полупустая от машин: кто – на даче, кто – на юге. Мы домчали быстро. У подъезда свежеоштукатуренного многоэтажного мотеля с зеркальными окнами уже стояли «Скорая», милицейский «газик», личная машина Хмурого и пикап главного инженера СМУ-33 Генриха Васильевича, благодаря которому через знакомых матери я и был принят сюда на работу.

Я спускался в подвал, в трансформаторную, через груду щебня, известки, щепки, обрезки проводов, изоляции и еще какой-то строительный мусор. Почему-то вспомнилась свалка со снимков Эдика. Только здесь не было живого неба, а лишь дежурное освещение: понятно – трансформатор «полетел». Но почему не включили резервный?.. Вот и трансформаторная. Хмурый, дергая каменным подбородком, что-то доказывал капитану милиции и еще одному – в этих званиях я не разбираюсь – в прокурорской форме. Пахло сожженной изоляцией. Генрих Васильевич стоял и смотрел на распростертое тело, возле которого сидела на низенькой скамеечке женщина в белом халате и что-то записывала в тетрадь.

Я пригляделся. На полу лежал Силыч, старый, опытный монтажник-трансформаторщик. Как же его угораздило?! Не могло его убить по его халатности!