Андрей Дмитрук - КИНО

Нет, Кирилла никто не просил уйти, – упаси Бог, ребята были так приветливы. Но он понял: наступает момент, когда третий становится лишним. Тем более, для молодожёнов.

– Ну, и куда же ты намылился? – спросила Мими, услышав, что Кевин собирается покинуть бар. – Сейчас, между прочим, принесут пирог с корицей. Ты заказывал.

– Пусть официант завернёт, а коридорный отнесёт ко мне в номер. Я его утром съем, с кофе. О’кей?

– Слушай, ковбой, а ты, вообще, в порядке? – поинтересовался Гай, вздёргивая брови, отчего его лемурьи глаза стали ещё больше. – Что-то ты мне сегодня…

– Кевин ещё не отошёл от вчерашнего, – сочувственно сказала Мими – и нежную прохладную ладонь положила на руку Кирилла.

– Да чего там… – Он нарочито беспечно пожал плечами. – Деньги были при мне. По сути, считай, ничего и не украли, просто перерыли вещи.

– Куда же ты пойдёшь? – спросил Гай.

– Хочу погулять у моря. Когда ещё сюда попаду… если попаду.

В их лицах и позах ничего не изменилось, но Невредимов заметил радостную переглядку. Что ж, пускай поворкуют. Три дня ведь, как поженились. Временн ая приставка, обязательная для «реальности-два». И эта вчерашняя попытка кражи испортила им настроение: топотня отельной прислуги, дурацкие вопросы местного детектива… Хорошо, что завтра придёт «Богемия» и увезёт их в свадебное путешествие. Но, с другой стороны, – как же не хочется прощаться с Мими!..

Миновав стойку бара, он вышел на белую наружную лестницу, освещаемую матовыми шарами на столбиках. Спускаясь по ней, Кирилл сверху любовался огромным танцполом, расчерченным узором в виде солнца с расходящимися лучами. Балетмейстеру эти лучи помогали выстраивать ряды танцующих. Здесь по ходу фильма полсотни чёрно-белых пар отплясывали зажигательный «Континентал». Кирилл даже стихи сложил в такт (он иногда писал свои тексты к песням из американских мюзиклов): «Кто «Континентал» будет танцевать, подругу в танце должен целовать…» В заэкранье эта феерия повторялась ежевечерне, к радости постояльцев отеля. Они сидели за ресторанными столиками с трёх сторон площадки, – а в тылу её высился, сверкая, центральный корпус «Белла Висты». Из него на построение для «Континентал» выбегали пары через ряд крутящихся дверей, по широким ступеням. Два крыла отеля обнимали танцпол и ресторан. По ним на этажах тянулись балконы; там тоже пили, и веселились, и смотрели вниз, на калейдоскоп танца.

В этом мире, в отличие от своего родного, Кирилл не нуждался в очках, они просто исчезли при переходе. Принцип совместимости снабдил Кевина Филлипса отличным зрением, и физик наслаждался, без натуги рассматривая ловкие движения танцоров, стройные ноги девушек.

Но сегодня «Континентал» уже отгремел, да и музыканты, наверное, пошли пропустить по рюмочке. Зато впереди у Кирилла, внизу, там, где оканчивалась лестница, чирикал легкомысленный джаз. Сойдя поближе, он услышал, как на самом берегу, в ярко освещённом шатре с флагом на макушке, дружно стучат каблуки.

Миновав клумбу с розами, Невредимов подошёл к шатру. Динамики надрывались, но сквозь разухабистую музыку проступал глухой рокот прибоя. Его ничто не могло заглушить в эту ночь. На полосу светлеющего песка, кипя, накатывались из мрака пенные гряды. Дальше качались, словно буйки, головы нескольких ночных купальщиков – и, наконец, вставала помеченная редкими бликами тьма.

В шатре столики располагались кругом под стеной, середина пола была пуста, и на ней прыгала молодёжь. Кто из парней в летней пиджачной паре, кто в футболке и шортах; на девушках закрытые пляжные костюмы и кокетливые шапочки. 1934 год, напомнил себе Кирилл. Счастливое время целомудрия, когда нудистов разгоняла полиция, а педиков не стеснялись называть их настоящим именем. С другой стороны, физику до сих пор не хватало компьютера в номере и мобильника у пояса.

– А-а, вот и Кевин! Здорово, парень! Ты ещё трезвый, почему?..

Пэм, в своём белом атласном комбинезоне с широкими развевающимися брюками, кудрявая, раскрасневшаяся, вырвалась из толпы, волоча за собой долговязого партнёра.

– Вы не знакомы? Это Эгберт Фитцджеральд. Представляешь, он адвокат из Нью-Йорка!

Чмокнув Пэм в обе яблочные щеки, что доставило ему немалое удовольствие, Невредимов потряс руку брюнету с правильным, но брюзгливым и глуповатым лицом. Эгберт совершенно не загорел и выглядел нелепо в майке, трусах и сандалиях.