Марина Болдова: Память

Маринка, о чем-то задумавшись, отвернулась к окну.

«Вот так врывается чужой человек в твою жизнь и все ломает», – подумала Галина о Беркутове, – «На самом – то деле он по большому счету ничем не виноват. Даже, можно сказать, помог много нового узнать о дочери. Так бы и считала ее несмышленышем. После смерти Юрки я с ней так толком и не говорила ни разу. А ведь она безумно любила отца, его смерть для них с Ником была ударом похлеще, чем мне. Похоже, что она к Ляльке бегала плакаться. Ну и хорошо. Что я могла ей сказать, потеряв в жизни смысл? Ныть и обижаться на судьбу? Все случилось, как случилось.

– Мам, ты папу никак забыть не можешь, да? – Галина почувствовала дыхание дочери у себя на щеке. Маринка стояла рядом, обняв ее за талию и положив голову ей на плечо. Она уже давно переросла мать на десяток сантиметров.

– Да, наверное.

– И поэтому ты так среагировала на Егора Ивановича? Я заметила, как тебя перекосило, когда он сел в папино кресло. Прости, но ведь это глупо. Он неплохой мам, поверь. Просто чужой. Да и потом. Ведь совсем не обязательно, что он будет к нам ходить в гости, правда? Не было бы необходимости, он бы и сегодня не пришел. А ты его, буквально вытурила. Что он о нас подумал?

– Ну, что он там себе подумал, мне все равно.

– Если все равно, что же ты так нервничаешь? – Маринка хитро прищурилась и, быстро вышла из кухни.

«И, правда, что это я?» – Галина, словно не узнавая себя, бросила вороватый взгляд на зеркальную дверцу буфета. На нее смотрела женщина, которая выглядела так, как, если бы ее только что поймали на чем – то стыдном.

Маринка лежала на своей кровати и смотрела на светящееся пятно на стене. Днем это пятно было абстрактной картинкой, которую ей кто – то подарил на день рождения. «Африка» – так называлось «полотно» доморощенного художника. Буйство красок будило фантазию. При желании на картине можно было разглядеть любой континент, предмет и даже животное. Ее брат Никита, увидев впервые рисунок, задумчиво произнес: «Миленькая кошечка. Только бешеная какая – то». Маринке же нравилось, что яркое желто – оранжевое пятно в центре картины как – то по – особенному светилось в темноте. Оно казалось теплым и живым. Она тут же придумала себе, что это ее «охрана».

«Нужно было все рассказать маме. А то скоро это уже будет бессмысленно. И момент был подходящий, разговор так и так вертелся вокруг этой темы. Нет, сначала нужно поговорить с ним. Он поймет и примет решение. А ведь я не хочу, на самом деле, чтобы он решал. Сама не маленькая. Или все же маленькая? Страшно – то как! Так же страшно было в тот день, когда до меня, наконец, дошло, что папы больше нет. И расстались мы с Вадиком как – то по – дурацки. Чего я испугалась? Огонь в глазах нехороший? Так ведь он же кавказец, хоть и в России уже десять лет живет. Темперамент никуда не денешь! Нет, не это меня испугало. Накопилось что – то со временем. Факты не факты, а так – фактики. Например, почему его подчиненные боятся? Вроде бы тихо говорит, даже не ругается, как все прорабы на стройках, а у его друга аж пот на лбу выступил, когда Вадик ему замечание сделал и глаза стали, как у загнанного животного. Или, случай с собакой! Когда он отнял у мальчишки щенка, которого тот тащил на веревке, я думала, он убьет этого пацана. Щенка жалко было до слез, спору нет, ему веревка так впилась в шею, что кровь выступила. Но Вадик рассвирепел не на шутку. И опять тихо, не издав не звука, дал в зубы мальчишке так, что тот отлетел больше, чем на метр. Щенка он потом в свою куртку завернул и на стройку унес, там он и живет до сих пор. А на парня даже не посмотрел, когда уходил. Тогда и пришла в голову неожиданная мысль, он и меня так может, если что не так? Пока он с ней обращался, как с фарфоровой вазой. Но кто знает!

Куда же он пропал все – таки? Конечно, мог и в Осетию уехать, мама у него тяжело заболела. Хотя, не исключено, что просто выдерживает характер. Похоже, придется делать первый шаг к примирению. Большой соблазн ничего не говорить, потом сам все узнает. А имеет ли она на это право? Мозги пухнут. «Я подумаю об этом завтра», – слова героини любимой книги успокоили, Маринка повернулась на бок и закрыла глаза.

Стрельцов сидел на кожаном красном диване в своей холостяцкой квартире и пытался осмыслить полученную информацию. Ноги от долгой беготни по длинным коридорам прокуратуры были, как чужие. «Черт меня дернул купить обувь в этом магазине. Колодки для пыток, а не ботинки», – в который раз обругал он себя за скаредность: пожалев заплатить лишнюю сотню долларов, он наказал себя по полной программе. Покупка обуви каждый раз становилась для него проблемой: найти элегантные, но удобные мужские ботинки сорокового размера стало почти невозможно. Однажды, проходя по отделу с женской обуви, он с удивлением заметил на табличках цифры «40», «41» и даже «42». На полках стояли женские туфли, больше напоминающие укороченные лыжи. Ему стало жутковато, когда он попробовал представить себе даму с ножкой на два размера превышающей его собственный!