Ирина Лукницкая: Оберег на любовь. Том 2

В общем, каждому из них уже было, что вспомнить на старости лет.

Алена давно пыталась завладеть моим вниманием:

– Полин, Полин, щас мы тебе хохму одну расскажем! – И нетерпеливо теребила друзей: – А помните, пацаны? Когда в Саяны-то ходили, в долину Камней?

– А… Ты про этого кадра, – улыбнулся Костя.

– Про него, про него, родимого… С нами, Полина, тогда проводник был чудной. Небритый, потасканный, но образованный – страсть! В прошлом он, оказывается, был научным работником, а потом влюбился в горы и стал местным знатоком народного фольклора и эпоса. Вот и помешался на небылицах. У него на каждое поваленное дерево, каждый камень и каждый бугорок было по легенде. Приходилось ему поддакивать и делать вид, что нам безумно интересно.

– Он вас не утомил? – спросила я совсем не случайно.

…Дело в том, что этот Аленин научный работник сильно напомнил мне одного папиного знакомого. Этому чудику довелось однажды по турпутевке побывать в Индии: там он заразился местным укладом жизни и теперь грузил всех сказаниями о тамошних божествах. Разные Брахмы, Путры, Индры, Ганеши, Хануманы, Вишны – все эти диковинные имена индуистских богов так и сыпались из его уст со всеми вытекающими подробностями их взаимоотношений, а поскольку богов в Индии бессчетное множество, переслушать фанатика было нереально…

– Не то слово, он нас тогда просто заколебал своими россказнями! Наверное, час грузил нас нескончаемой песнью о трагической судьбе некой принцессы гор по имени то ли Синильга, то ли Бугульма, которую злой дух за плохое поведение – она никак не хотела ему отдаться – обратил в птицу. И теперь, якобы, гордая птица распростерла крылья и обречена вечно парить над горами. С одного края скала и правда немного напоминала чайку, присевшую на жердочку, вот только крылышки еще сложить не успела…

– Ну да, я видела, бывают такие скалы… с птичьими и даже с человечьими очертаниями!

– Во! А я что толкую? На чайку оно похоже было… А Костик ходил, ходил вокруг, да и говорит: «Это, смотря, с какого боку посмотреть. Вот отсюда ваша птица лично мне больше парусник напоминает, а если отсюда глянуть, так вообще на китайскую пагоду очень похоже».

– Ага! Идея с пагодой ему тогда сильно понравилась, – подтвердил Костя: «У вас, – говорит, – молодой человек, очень тонкий взгляд на мир. Я гляжу, вы действительно прониклись мифами и древними легендами народного эпоса». А чем я проникся-то? Просто, что вижу, то пою.

– Он сразу буквально вцепился за пресловутую пагоду зубами, – смеялась Аленка, – и давай на ходу придумывать свежие предания о златокрылом драконе, китайском императоре и волшебной пагоде…

– Да, гнал мужик тогда по-черному. Но мы больше его не слушали. Только перемигивались да хихикали за спиной, а он и не замечал ничего, – вспоминал Дима и удивлялся: – Мужику, видно, уже не до нас было, так его перло.

– Чудак-человек, мне даже жалко его стало, – грустно сказала Алена и, помолчав, спросила: – А здорово нам в то лето было, правда?

Ребята закивали в знак полного с ней согласия.

Общие воспоминания грели ребят и сплачивали еще теснее – это ощущалось по оживлению на лицах, а также по некому дружескому куражу, который прослеживался в ходе всего разговора. Я чувствовала себя белой вороной в их теплой компании, хотя, вероятно, тоже неплохо вписалась бы в ее состав, доведись мне разок-другой поучаствовать в таких славных делах. Меня давно влекла романтика походов, жизнь в палатках, запах костра, и я знала наверняка – это мое! Местами мне даже хотелось вставить в разговор слово. Но как не пыжилась, вставить было нечего. Потому что не было у меня пока ни дальних странствий, ни захватывающих приключений. Из походного опыта, который хоть каким-то боком касался экстремальных путешествий, всплывала лишь одна нелепая картинка: Сонька пакует свой рюкзак, добивая его совершенно неподходящими для экстрима предметами – будильниками, выходными плащами да банками с вареньем. Зато рюкзак точно настоящий! Видавший виды, потрепанный рюкзак – все, что досталось в наследство моей дорогой подруге от ее непутевого отца-геолога, который называл себя бродягой и свободным художником.

Романтика романтикой, но вот костер почему-то грел плохо. Либо дрова сырые, либо похолодало от того, что с гор спустилась ночная свежесть, либо просто я одета не по погоде. Когда у Алены в очередной раз возник гуманный порыв по-братски поделить свою куртку – меховушку мне, а джинсовый верх себе – я не стала отказываться. Черт, но все равно не могла согреться! Особенно замерзли ноги в клеенчатых босоножках. Возникло даже искушение пожаловаться окружающим – но остальной народ будто не замечал явного понижения градуса. Все оставались бодры и веселы. Хотя, Димка, к примеру, был одет не теплее, чем я. У меня хоть свитерок шерстяной, плюс еще Аленина поддевка, а этот вообще в одной майке скачет. Не иначе их всех любовь греет. Они же, в отличие от меня, парами. Но если я признаюсь, что замерзла, как бобик, это будет свинством. Со мною, можно сказать, последней рубахой делятся, а я…