Многие необъяснимые затеи судьбы скоро раскрываются самым невероятным образом и безобразия жизни оказываются вдруг благодатью, просыпавшейся на нас. Катькину жизнь изменил этот перелом – кошмарный перелом, который болел, чесался под гипсом. Этот сладкий перелом, который преподнес ей на блюдечке все, чего ей не хватало, – любящего мужчину, хотя и неприглядного на вид.
На Катьку, которая имела соответствующую случаю умирающую физиономию, наткнулась Зинаида Каблукова. Соседи, постучав, обнаружили в Катькиной квартире мужа и постороннюю женщину – Олю Миклухо-Маклай. Катька, собрав последние силы, плюнула в бессовестные глаза подлеца, но недоплюнула и попала на постороннюю, а точнее, на свой халат, в который эта холера вырядилась. Потом приехала «скорая», забрала Катьку. А потом… А потом, ровно через сорок минут, Катькина жизнь изменилась полностью. Доктор мерил ей пульс, трогал ногу – но смотрел прямо в глаза. Это был тот самый неказистый, но вежливый мужчина, что в благодарность за справку, как настоящий джентльмен, принес ей цветы и конфеты. Наверное, его сразило такое совпадение, тем более что был он холост. Катька прямо на костыле переехала к нему. Все завидовали и говорили: прям как в кино! Потом у них кто-то родился, и, кажется, даже сразу двое, если не трое.
Но это произошло через некоторое время. А тогда, сразу, Зинаида Каблукова и Леденцова Таня вытолкали постороннюю женщину из Катькиной квартиры и начали сильно стыдить ее мужа. Муж вяло отпирался, а потом вдруг повысил голос и выгнал женщин. Женщины тогда пошли к Зинаиде и выпили там вина – от стресса. А потом, осмелев от вина, позвонили в Катькину квартиру и всё высказали гаду в самых значительных выражениях. А потом пришла соседка Лидия, жена военного – за солью, да так и осталась. А сверху над их головами громко заходила в каблуках одинокая холера Оля Миклухо-Маклай, собиралась, наверное, куда-то. Таня, к алкоголю непривычная и потому ему податливая, взвилась от этих победных выдающихся звуков – и женщины отправились отмщать за Катькину, а заодно и Танину, повергнутую некогда Олей, поруганную честь. Да ведь и за Зинаидой и за Лидией тоже числились мужья, и кто знает…
Так что пока Людочка находилась в состоянии сна, снаружи происходили великие события.
* * *
Осоловелое время задремало, когда зима в декабре притихла, шла слепым солнечным снегом. На катках восторженно приручали лёд дети. Самые смелые сигали с незалитых горок или облизывали железные дворовые качели. Детям было хорошо. Взрослые кутались, кутались, но им было все холодно – и тем холоднее, чем теплее они кутались. Животный городской мир тоже зяб. Голуби, увеличившись вдвое, обживали низкие подоконники магазинов, домашние собаки танцевали на снегу, ничейные ожесточенно попрошайничали, а кошки куда-то пропали. (Но в январе все втянутся в зиму: животные привыкнут к голоду, дети доедят остатки новогодних конфет, взрослые, согревшись, обнаружат по календарю близкую весну. Но это – потом.)
Поутру, пока еще сияет какая-нибудь запоздалая звезда, все торопятся из дому, все опаздывают, обманутые темнотой и будильниками. Дети с рюкзаками похожи в темноте на горбатых карликов. Карлики проталкиваются в двери школы – и превращаются в принцесс и принцев.
На уроках принцы и принцессы дремлют тихонечко под мерное гудение учительского голоса, который тоже сонный, потому что Инна Ивановна или Тамара Петровна смотрели занимательный ночной сериал, а может, проверяли контрольные. Никто никому не мешает в эти дни. Только иногда нагрянет проверочная комиссия или руководство школы назначит открытый урок – и само сидит на этом уроке, глотая зевоту. Слышно даже, как дышат на подоконнике мягкие фиалки. Фиалки шевелят щетинками на толстых листьях и баюкают, баюкают. Нельзя в такие вялые дни смотреть на фиалки, а то можно убаюкаться и по-настоящему уснуть на уроке.
* * *
В один из таких дней завуч Тамара Петровна задержалась в учительской и теперь дремала на диване, не в силах преодолеть полдневный сон. Снежинки ползли вниз по воздуху. А иногда, когда глаза завуча особенно слипались, снежинки, плоские и круглые, будто сделанные муравьями из крохотных бумажек, казались нанизанными на невидимые нити и покачивались. Тамара Петровна в мучительной и сладкой полудреме пыталась сосчитать их, но точное число никак не получалось. «Невероятно много! – с тихим восторгом снилось Тамаре Петровне. – И скрипят!» Снежинки здоровались с завучем ласково и знакомо: здравствуйте, Тамара Петровна, как вы хорошо выглядите, какой у вас красивый платок на шее, такой нежный, наверное, китайский шелк? И во сне Тамара Петровна тихо хвасталась: да, муж привез из Китая, настоящий китайский шелк, дорогой. А снежинки ее тогда спрашивают: а как поживает Виктор Иваныч? Не болеет? Работу не поменял? Тамара Петровна горделиво отвечала: повысили его, теперь он зам. А как учится Маша? Тамара Петровна не могла скрыть удовольствия: Маша у нас отличница! А вот, Тамара Петровна, не хотите ли чаю с конфеткой? Тамара Петровна восхитилась: с превеликим удовольствием! И открыла глаза, чтобы протянуть руку за конфетою в нужную сторону. Перед ней стояла Людмила Константиновна Георгинова, коллега, учительница младших классов, и улыбалась сокрушительно доброю улыбкою.
Читать дальше