Андрей Ротнов - Жизнь в рассрочку

– Да нет! – ответил Стас. – Был у приятеля, ну и засиделись, а тут вспомнил, что у подруги день рождения, приглашён как раз к этому времени. Так что, если не приду, подруга рассердится. Стас врал, нисколько не смущаясь и не краснея. Водитель сказал: «Намёк понял». Прибавил газу. Через несколько минут подъезжали к центру города.

– Куда ехать? – спросил шофёр.

Стас ещё плохо знал городок и назвал первую, слышанную от знакомых улицу и номер, написанный на увиденном доме.

– Э… брат, так мы уже проехали эту улицу, – сказал таксист, – подожди, доеду до перекрёстка, развернемся, и я мигом тебя домчу.

Стас от неожиданности того, что сделал оплошность, больше покраснел и покрылся испариной, стало не по себе, и на спине, под одеждой, защекотало. Таксист, занятый дорогой, не обращал на Стаса внимания. Доехав до перекрёстка, заранее перестроившись в левый ряд, он подождал, когда загорится зелёный сигнал светофора, тронулся и, пропустив встречные машины, развернулся и поехал к той улице, какую назвал клиент.

– Налево-направо? – спросил шофер, подъезжая к другому перекрёстку.

– Направо.

Таксист, снизив скорость, повернул направо, без умолку болтая о всякой всячине. Стас его не слушал, занятый своими мыслями. Почему-то вспомнился дом, родители, школа, и захотелось вернуться в детство, туда, откуда он недавно ушёл, и теперь уже навсегда. Проехав несколько кварталов с высотными домами, с вывесками магазинов, не таких, как на окраине, где он сейчас жил, увидев через дорогу небольшой скверик, Стас обратился к шофёру:

– Остановите машину.

– Таксист беспрекословно повиновался. Достав из кармана одну купюру, Стас рассчитался с водителем и, получив сдачу, вышел из машины. Делая вид, что торопится, Стас пошёл к дому напротив сквера и, дождавшись, когда машина скроется из вида, направился в сквер.

Дым висел коромыслом. В сильно накуренной комнате, за круглым столом, стоявшим по- середине, сидели двое. Один из них «Боб» – Фёдор Бобыкин, другой – «Чугун» – Вадим Чугунов. Сидели молча, прищуривая полупьяные глаза, и только изредка кто-нибудь говорил: «Ходи». Они играли в карты. Стол заставлен бутылками с водкой, вином и разнообразной закуской: тарелки, блюдечки и салатницы с всякими яствами. На полу валялись окурки и пустые бутылки. Вадим – мужчина лет сорока, с лицом правильной формы. С выпиравшим вперёд подбородком, обросшим вчерашней щетиной; нос картошкой, расплюснутый у переносья, как у боксёра; густые, черные, как и волосы, брови, мутные серые глаза. Губы, немного распухшие, при удачном ходе вытягивались в ухмылке. Одет в брюки и майку. На открытых участках тела красовались тюремные наколки. Большая комната казалась пустой: мебели было мало. Большое окно и балконная дверь наполовину закрыты шторой, другая половина задёрнута тюлевой гардиной. В углу, на тумбочке с книгами, стоял телевизор, на нём – видеоплеер. На глухой части стены висел ворсистый ковёр с развешенными фотографиями в рамках, между ними – стенные часы с красной секундной стрелкой. Противоположная, оклеенная обоями стена, была голой. Из комнаты дверь вела в прихожую. Между дверью и стеной с ковром – ниша, прикрытая жёлтой с крупными красными цветами занавеской. Там стоял разложенный диван-кровать. Открылась входная дверь, вошёл мужчина лет пятидесяти и прошёл в комнату. В чёрном кожаном, не застёгнутом плаще и фетровой шляпе. Под плащом – тёмно-синий в полоску костюм, тёмная сорочка с серебристым галстуком. На ногах – чёрные лакированные остроносые туфли не по погоде. Взгляд карих глаз жёсткий, нос с горбинкой, чисто выбритый подбородок. Пальцы рук унизаны наколками и перстнями. Голос басовит. Это Борис Григорьевич Стапин; по схожести фамилии и манерой иногда говорить с кавказским акцентом и приветствовать по-грузински имел прозвище «Сталин». Внешне похож на кавказца, но русский, может с небольшой примесью кавказской крови.

– Ва-ах, дарагие! Гамар джоба, генацвале! Зрение меня не обманывает – хорошо вчера повеселились, – сказал Стапин, пододвигая ногой стул к столу, не вынимая рук из карманов.

– А чё, мы в натуре, мал-мал, расслабились, – заплетавшимися языками отвечали сидящие Чугун и Боб. – Хорош, братва, блибурдет разводить, – Стапин без приглашения сел, налил вина в фужер, выпил одним глотком, – у меня до вас касаемо дело.

– Не блибурдет, а бардельеро, – попытался поправить Боб.

– Пасть закрой! Это у Шукшина в «Калине красной» бардельеро, а у меня пусть будет так! В нашем улусе обнесли залётного фраера. Он кричит: на минутку забежал к тёлке, а вышел – дверь «Мерса» расхлебянина, пикалка не бачит. Тачку пощипали конкретно, утягли «авоську», а там «ловов» немеряно, аж десять косых зеленью. Но главное для него – бумажки – крутые бумажки! Чугун встрепенулся, пытаясь протрезветь. А Боб, кряхтя, встал и, пошатываясь, направился за занавеску, где спал, укрывшись простынёй, Ломакин. Рядом спала девушка.