«Из борьбы, которая бушует в природе, из смертей, бед и несчастий – прямой и высокий итог, какой только можно себе представить – рождается Жизнь. Сколько величия в этой картине: вот она жизнь на голубой планете с ее различными проявлениями, которую Творец первоначально вдохнул только лишь в одну или немногие формы…. – И вот, пока наша планета будет вращаться, согласно неизменному закону тяготения, из столь нехитрого начала (небольшой влажной клетки) возникло, развилось и продолжает развиваться бесчисленное множество самых прекрасных форм».
Мы все умираем. Но это всё равно трудно переносить. И он спешил в свой старенький дом. Там умерла его Мама. «Почему его не было рядом, быть может, некому было и воды подать» – так он корил себя в мыслях. «Уехал. Дурак, ой дурак. Чего искал? Ничего не нашел!» – всячески упрекал он себя, и поэтому ни дождь ни ветер не помешали. Он вошел в сени, до боли знакомые с детства и слезы навернулись ему на глаза. Тут было всё как в его далеком детстве: на лавке стояли ведра с водой и в одном из ведер плавал ковш, из которого он часто пил холодную колодезную воду. Мама приносила ведра коромыслом, которое стояло в углу тут же около лавки. «И вот не стало Её, где же она» – отворив двери, он увидел гроб посередине комнаты, стоящий на табуретках. В доме были соседи, знакомые из деревни люди. Родных у них с Мамой не было. Так и похоронили деревенские знакомые его Маму. Ему же, молодому пацану оставалось вернуться в свое ПТУ в городе и в общежитие.
«Жизнь не задалась» – сказал он себе тогда и уехал в чужой враждебный мир.
Память сохранила это воспоминание, в котором было еще много грустного, – и того что предшествовало такому ходу событий жизни, и события самого расставания с единственным близким человеком. Он остался один-одинёшенек на всем белом свете и оттого невзлюбил весь мир, стал злой и нехороший. Со всеми сверстниками дрался, ссорясь из-за мелочей. А вскоре судьба распорядилась – за драку его осудили и отправили в колонию для несовершеннолетних, – на зону, на «малолетку». И вот там он изменился совсем. Там он встретил других «наставников» и учителей, которые его научили другому отношению к жизни. Но это другая история: грустная и ужасная для окружающих, но веселая и со своими удовольствиями для него самого. Потому что, выйдя на свободу после двух лет колонии, он приобщился к миру воров, разбойников и беспечных людей.
Но надо об этом рассказать особо.
Было КПЗ – камера предварительного заключения, была тюрьма – следственный изолятор, потом был суд, этап, и заборы колонии с вышками по углам.
Но была и пром-зона – цеха мебельного производства. Осужденные работали, изготавливая диваны, обтягивая их гобеленами, материалом. И был цех, где покрывали лаком деревянные части мебели, подлокотники, спинки и прочие. С этим цехом и связана была вся жизнь «братвы» колонии. Лак на ацетоне – «дышали». От лака получали «удовольствие».
Этой токсикоманией заражены были многие из осужденных. Не избежал и наш Щепка общего увлечения.
Это надо было видеть, с каким воодушевлением рассказывал он о своем былом увлечении. С горящими от восторга глазами он взялся показать мне, как это делалось.
Брался лист бумаги, желательно с глянцевой картинкой во весь лист, который не пропитывается. Брался кусок, обрывок материала – тот же гобелен или обивка мебели. Лак наливался тонким слоем на материал зигзагом. Пропитанный материал сворачивался, складывался в трубочку, потом заворачивался в лист журнала, тоже в трубочку. Концы листа загибались внутрь, удерживая тряпку с лаком от выпадения. Получалась «труба» с начинкой, – такой «инструмент» для «дышания». Эту трубочку, «трубу», можно было засунуть в рукав спецовки, выставив только конец. И «пацаны» вдыхали воздух через трубу, напитанный парами испарявшегося ацетона. Вот и начиналось: первые вдохи вызывали кашель, неприятное жжение в горле. Зато потом, когда легкие уже впитывали пары ацетона спокойно – в голове звучал звон и взор затуманивался, наступала эйфория. Окружающее покрывалось маревом и прозрачной дымкой, часто виделись «глюки», типа мультиков, и было приятно и блаженство ощущалось во всем теле. Расслаблялись и руки и ноги, – вот он был – «кайф».
Надышавшийся находился в своем мире. Все казалось веселым приключением. И длился этот затуманенный кайф долго. Пацаны не ощущали болей. Были случаи, что падали с крыш цехов и никаких переломов при этом. Они прятались на чердаках, где, надышавшись, шли искать приключений и вылезали на крышу. Некоторые прятались в теплотрассах и их долго искали. Из-за этого объявляли всеобщую проверку, как при побеге. Всех строили на плацу, приходилось стоять зимой на холоде, пока «убежавших» не нашли. С «дышальщиками» боролись. Но токсикомания сродни наркомании, и человек вновь и вновь стремился к своему пристрастию. За лак, за ацетон они были готовы на всё, эти больные токсикоманы. На этой почве совершались многие преступления, потому что выйдя на волю токсикоманы вели неадекватный образ жизни.
Читать дальше