– Да нет у нас, Арик, – развел руками Рустам, и показал пальцем на стенку, мол, там поищи.
– Ну, я пошел.
– Да… Арик!
– Что?
Завтруппой резко повернул голову и с готовностью потянулся к лицу Рустама, который, оголяя пальцем розовые десны, предупредил:
– Мне в больницу надо, зубы лечить. Я премьеру отыграю, и недельки на три выйду из строя. Ищи замену.
– У нас двадцать бюллетеней, – радостно сообщил завтруппой.
– Значит, будет двадцать первый.
– Ну, бюллетень каждый может взять…
– Ты что, не видишь, я говорить не могу?
– Нет, не вижу. Открытие сезона, двадцать бюллетеней. Играть некому. Вот Пал Сергеича пришлось просить.
– Меня просить не надо, – хмуро ответил тот.
– Пал Сергеич, – развел руками завтруппой, – мы знаем, что вы человек безотказный, а где теперь таких возьмешь?
– Поэтому и выперли меня на пенсию.
– Ну, я пойду, – засуетился Тушкин. – Приезжают сегодня из Москвы. Сам автор… – И он исчез за дверью.
– Ты бы лучше теплодуй в декорационном починил, эй, народный контроль, замерзаем на сцене, – кричал ему вдогонку Рустам.
Остальные не шелохнулись, будто никто и не заходил.
– Иуда, – спокойно сказал Рустам. – Вы помните как он пил? А теперь ходит по театру, вынюхивает. Вот тебе, Пал Сергеич, пример, как вредно бросать пить гнусным типам. Пока пил, был человеком, а как пить бросил… Его чуть из театра за пьянку не выгнали. Так не выгнали же. Теперь такой гнидой стал. Тоска, делать нечего, душа просит, а он ей шиш. На собраниях так и лезет выступить, и такое про всех несёт. А всё началось с народного контроля. Не понравилось, видишь ли, ему, пьянице, как народный контроль работает. И нашелся какой-то умник, скажи ему: вот ты и берись. Он и взялся, черти бы его от нас взяли. Выпер из театра Ефимыча, какой завтруппой был, душа человек. Придрался, что у него вторая группа инвалидности, мол, со второй группой работать запрещено. А с гнусным характером – не запрещено?
– Стал нужным человеком, – вздохнул Павел Сергеевич, – его теперь директор поддерживает, ракалию.
– Вот и до Пал Сергеича добрался…
– К-к-копит, говорят, н-на машину, – вдруг выкрикнул дядя Петя, заставив всех вздрогнуть.
– Слышал, – оживился Рустам, и оглянулся, – говорят, что все побочные доходы, пусть даже рубль тридцать восемь копеек, кладет на сберкнижку. В каждом городе, куда заезжает на неделю-две, заводит сберкнижку.
– Ч-ч-черта с два кто-нибудь на его доходы купит машину, а он к-купит – есть, пить не будет, а к-купит.
– Бедняжка Инна, – вырвалось у Павла Сергеевича, – изведут паразиты.
По трансляции хриплый мужской голос помрежа пригласил всех занятых в прогоне на сцену.
– А почему, – удивился Троицкий, – не Клара Степановна?
– Вот у нее двадцатый бюллетень и есть, – поднялся Рустам, – в больнице лежит, а то бы и парализованная здесь ползала.
В театре опять не топили. Актеры, усевшись, где попало на полутемной сцене, ежились, кутаясь в принесенные из дома шали, пледы или пальто.
В зале появились Михаил Михайлович с Уфимцевым. Они долго о чем-то разговаривали, стоя в дверях.
– Почему не начинаем? – вдруг крикнул, побагровев, Книга, – где Ланская?
– Одевается. Её задержали на проходной, – пролепетал Тушкин
– Почему в театре посторонние? Прекратите нервировать актеров! – вдруг заорал Книга, глядя на Тушкина. – Здесь не дом свиданий и не адвокатское бюро. Дайте свет, наконец!
– Свет на сцену, – рявкнул в микрофон помощник режиссера. – Гена, Гена, ты готов?
– Готов, – послышался сонный голос радиста.
– Все лишние… уйдите со сцены, начинаем прогон, – нервничал помреж. Плохо зная партитуру спектакля, он был готов прибить каждого, кто ему сейчас помешает.
Свет в зале погас, зазвучала музыка, врубили прожектора, и спектакль покатился, картина за картиной. Сонные артисты зевали в кулак, не обращая внимание на утробные выкрики Михаила Михайловича, который был недовольный долгими перестановками, плохим освещением, недостающим реквизитом.
Ольга Поликарповна работала спокойно, не затрачиваясь и не раздражаясь на частые остановки в прогоне. Артемьева, которую вот уже неделю не подпускали к сцене, сидела в зрительном зале на самом видном месте и демонстративно вязала.
– Галка молодец, – констатировала Инна.
– Молодец-то она молодец, а играть у него больше нн-е будет, – обронил дядя Петя.
Ланская не уходила со сцены, отсиживаясь в кулисах, или бродила за живописным задником, подсвеченным софитами, еще раз проговаривая текст.
Читать дальше