Он задумался, потрескивая суставами пальцев, и вдруг улыбнулся.
– Как вы находите Михал Михалыча? Не очень старомоден?
– Я не понимаю… – начал было Троицкий.
– Да всё вы понимаете. Все вы всё понимаете. Не может он уже ничего. Дал я ему в спектакль своих актеров, чтобы спасти премьеру от провала, но это мера половинчатая… Вас как зовут?
– Сергей.
– Ну, какой вы Сергей, вы взрослый, самостоятельный человек, творческая единица. Ваше отчество?
– Викторович.
– Вот я и говорю, Сергей Викторович, нельзя нам с вами учиться у Михал Михалыча. Ничего он не сможет нам дать после Аллы Константиновны и Пал Михалыча. Это ясно. Но нам с вами необходимо взаимопонимание. Надо стать единомышленниками. Вот, что мы можем ему противопоставить – коллектив единомышленников. Мы с вами должны иметь для этого, да-да, ясную творческую позицию. Например, как мы с вами смотрим на современное искусство? На какие общественные процессы мы, объединившись, в состоянии повлиять? Кто герой нашего времени? Удивительно, знаете, что там, где я работал, об этом никто не хотел думать. Не знаю, как можно ставить спектакли, не разобравшись в существе этих вопросов? Вообще, доложу я вам, я наблюдаю в театре какую-то странную апатию, особенно среди молодежи. Обязательно об этом скажу. Какая-то безынициативность во всём, даже в их желаниях, которых, по существу, и нет. Вы это заметили? А спрашивается: чего, собственно, нельзя? Всё можно, в пределах разумного, не так ли? Я, между нами, очень бы хотел, Сергей Викторович, чтобы именно вы взяли на себя инициативу и немного всколыхнули нашу молодежь. Вы только что из Москвы…
– Я как раз собирался к вам… Тут родилась идея… Я говорю о самостоятельном спектакле…
– Очень хорошо. Умничка вы. Репетируйте, я поддержу.
– Значит, нам можно…
– Конечно, и не только можно – нужно, и смелей. Вас ждет впереди много интересной работы. Это я обещаю. В этом сезоне… или, может быть, в следующем буду ставить «Чайку». А пока я прошу вас, Сергей Викторович, не вступайте в конфликт с Михал Михалычем. Нам надо выпустить спектакль и открыться. Помогите мне, сыграйте этого… ну, вы знаете, о ком я говорю, а потом мы серьезно займемся нашими делами.
Последние слова он проговорил скороговоркой.
– Ну, я рад, что мы с вами познакомились, – Уфимцев поднялся с кресла, – надеюсь, мы найдем общий язык, и обязательно будем единомышленниками…
Уже в коридоре Троицкий поймал себя на том, что он улыбается, и не может удержаться от распирающей его изнутри улыбки, как это было с Фимой, которого он встретил накануне у кабинета г лавного .
Выйдя из театра, Троицкий почувствовал, что голоден. Впереди маячила знакомая фигура Вольхина. Не спеша, шел он к остановке трамвая.
– Ты домой? – догнал его Троицкий.
Тот глянул исподлобья и промолчал.
– Может, перекусим где-нибудь?
– В парке есть летнее кафе, – предложил Вольхин.
Повернули к главному входу в парк. Чугунные ворота были настежь раскрыты.
– Не поймаешь, не поймаешь, – два малыша в теплых куртках дразнили дворничиху, сметавшую в кучки листву.
– А у тебя парень большой? – спросил Троицкий.
Они уже брели пустынной аллеей к открытой веранде кафе.
– Такой же, примерно, как эти, – буркнул Вольхин. – Парень у меня… ничего. Она… Войдешь в квартиру, и прямо с порога ла-ла-ла, ла-ла-ла. От её голоса у меня даже зубы болят.
– А как это тебя угораздило?
– Обыкновенно. Жила со мной по соседству, на меня ноль внимания. Вдруг что-то в ней замкнуло. Как ни приеду к матери, она у нас трётся – то одно ей вдруг понадобится, то другое. Поверь, я никогда о ней не думал, ходит и ходит. Мне вон Инна, может, нравится, но я ж не олух, чтоб в нее влюбиться.
– Ну и что?
– А то… Пока я разбирался в себе, поздно стало…
– Что значит поздно?
– Ладно. В общем, забеременела она, и всё. Ты мне лучше скажи, был у г лавного ?
– Был.
И Троицкий пересказал свой разговор с Уфимцевым.
– В одном он, конечно, прав: безынициативность – самый страшный наш порок.
– Вы с ним тáк решили?
– Ладно, Сеня, хватит.
Они поднялись на круглую веранду, купили в буфете сыр, котлеты, по бутылке лимонада.
– Как здесь хорошо, – вздохнул Троицкий, осматриваясь.
Прозрачно-желтые листья клена вместе с огненно-румяными листьями осин застилали собой всё пространство. Кучи жухлой листвы громоздились у кафе, вдоль аллеи, около беседок.
– А что, он действительно сказал, что будет ставить «Чайку»? Это было бы здорово, – вдруг оживился Сеня, – хотя, что мне там играть?
Читать дальше