Валерий Анишкин: На распутье

– И что же такое интеллигенция в его понятии? – со снисходительной улыбкой спросил Алексей Николаевич.

– Изволь. Во-первых, это гораздо больше и реже, чем образованность, – это поведенческая культура. Интеллигентным человеком может быть и крестьянин, и ремесленник. Тот же академик Лихачев говорил, что интеллигентом невозможно прикинуться. Прикинуться можно умным, щедрым. А интеллигентом нет. Лихачева, например, даже когда он ходил в арестантской робе, выдавали глаза.

– Ну вот, ты говоришь об интеллигентах, о людях, которых можно найти в любой среде, – упрямо возразил Алексей Николаевич. – В компьютерном мире «интеллигентностью» считается способность машины к обучению, к самосовершенствованию. Это, пожалуй, точнее всего отражает мое восприятие. Не механически научиться, а изменить себя на основе знания, опыта, изменить манеру поведения. Вот и все. И нет никаких прослоек, которые пытаются создать искусственно, как и само понятие…

– Это что-то мудреное, – вяло сказал Виталий Юрьевич. – Я понимаю, как понимаю. А в том, что ты говоришь, без поллитры не разберешься. Давай-ка лучше выпьем.

Виталий Юрьевич налил в рюмки водки.

Они выпили. Алексей Николаевич нюхнул ломтик черного хлеба и отправил в рот кружок колбасы. Прожевал и сказал:

– Знаешь, где-то я прочитал, что есть много форм зависимости и рабства в таких привлекательных вещах как любовь, дружба, творчество… И пьянство – одно из них.

– А жить в России и не пить почти невозможно. Только для большинства пьющих это становится проблемой, – тотчас отозвался Виталий Юрьевич.

– Это потому, что у нас пьют не для удовольствия, а для соответствия, – Алексей Николаевич поднял назидательно вилку с надкусанным огурцом.

– Соответствия чему?

– Теме наших разговоров, которые не о погоде и блюдах, а непременно о мировых проблемах, как говорит твоя Ольга Алексеевна. Мы, как альпинисты, знаем, что это опасно, и не можем толком объяснить, зачем нам это нужно.

– Это ты точно сказал, – согласился Виталий Юрьевич. – В связи с этим я опять упомяну Андрея Битова. Про водку. Битов рассказывает, как он однажды распил бутылку с работягой в полтора центнера весом, который перевозил его мебель. Выпив столь небольшое количество спиртного, он распался буквально на глазах. На следующий день Битову довелось выпивать с хрупкой поэтессой. Они выпили гораздо больше, а она оставалась трезвой, и ум ее был ясным – будто и не пила! Когда Битов рассказал ей о работяге, с которым недавно выпивал, она сказала томно: «Но ведь это не я, Андрюша. Это дух мой пьет».

Алексей Николаевич от души рассмеялся, вытер подушечками пальцев слезы на глазах и уже серьезно сказал:

– Да, дух – великая сила. В критических ситуациях на войне, в застенках, в ГУЛАГах именно интеллигентов не могли сломить. А вот тот же работяга, «гегемон», ломался моментально.

Они выпили еще по рюмке, закусили оставшейся колбасой и сидели, расслабленно откинувшись на мягкие спинки кресел, совсем не пьяные, но подобревшие, довольные и счастливые в своей многолетней дружбе.

Они познакомились в Университете, где Виталий учился на ин`язе, а Алексей на историческом факультете. Свел их преподаватель, молодой кандидат филологических наук Игорь Владимирович с необычной фамилией Зыцерь. И ростом и статью Игорь Владимирович походил на Маяковского, любил его стихи и замечательно их читал. Только лицом Игорь Владимирович не вышел. Мясистый нос, глаза-буравчики, оттопыренные уши и по-негритянски вывернутые губы. Но эта некрасивость пропадала, когда Зыцерь начинал говорить. Говорил он образно и интересно. Язык его украшали точные метафоры и меткие сравнения. Через минуту-другую общения с ним никто уже не замечал его оттопыренных ушей и мясистого носа. Студентки писали на столах «Люблю Зыцеря». А он на свою беду полюбил одну из тех, которой был безразличен. Эта безответная любовь, в конце концов, привела к тому, что он перевелся в Тбилисский университет, с которым вел переписку, и где была возможность вплотную заняться изучением культуры и письменности, предмета его увлечения – басков. Сначала Виталий Юрьевич изредка переписывался с Игорем Владимировичем, потом переписка как-то сама собой сошла на нет, и лишь через много лет ему на глаза попалась большая статья о докторе филологических наук Зыцере в одном журнале, где о нем писали как о крупнейшем специалисте в области баскской культуры. Больше Виталий Юрьевич об этом замечательном человеке ничего не слышал.