Игорь Агафонов: Соблазн. Проза

Впрочем, я вполне сознаю: представить это чрезвычайно трудно.

Ещё тогда пример? Хорошо. Матери сообщили о гибели её ребёнка… Похоронка с войны, иное ли трагическое известие… Можно представить себе её отчаяние?!. Глубину скорби?.. Но минул год, и сын воротился домой – живой и невредимый, бросился в её объятия. И вот это величайшее материнское счастье следует помножить опять же многократно и многократно – и только тогда возможно себе вообразить – и то не в полной мере, – какой душевный подъём и восторг охватывают человека при встрече с Господом. Сложно и даже невозможно объяснить всё это на словах. Сие запредельное ощущение, похоже, вне словесности человеческой. Лично я чувствую своё бессилие описать сие удивительное событие… Даже гениальному поэту, уверен, сие вряд ли по силам. Божественное возможно лишь ощутить, но передать в слове… Сатиру человек ещё способен дать в предельной полноте, но благое, божественное… Как бы ни тужился он изобрести название (хоть даже и «Божественная поэма») – всё равно это будет лишь слабой, блеклой тенью полногласной Божественной данности. Разве что музыка, высокоталантливая и возвышенная, в самых своих гениальных проявлениях ещё способна приблизить человека к чувству сопричастности с Господом нашим Иисусом Христом.

Воспоминания свои я записываю спустя десять лет с того благого дня встречи с ЧУДОМ. И все эти годы я делился откровением лишь с самыми близкими мне людьми. Из опасения быть не понятым другими. В светлый праздник Пасхи 201… года при паломничестве на Святую землю мы с супругой Надей побывали в греческом патриархате на приёме у митрополита Т. И он настоятельно рекомендовал нам описать встречу со Святым Лазарем четверодневным, ибо рассказ мой способен укрепить веру православных, независимо от их национальности».

7.

Запись в дневнике Сявы Елизарыча, затем употребляемая и в публичных выступлениях (изложенная, разумеется, слогом литератора Тимофея Клепикова, – публикатор Осип Мохов – далее О.М.).

«Однажды мне приснилось: абрис некоего абсолютно совершенного в своих линиях и пропорциях строения – не то церквушки, не то часовенки… этакое эфемерное, зыбкое в золотистом воздухе, за прозрачной ли и пронизанной солнечными лучами кисеёй… будто намёк! Проснувшись, я сразу понял: я должен построить храм в честь Святого Лазаря четверодневного! Пусть он будет невелик, но он должен быть воздвигнут и не где-нибудь, а на русской моей земле, в моей деревеньке, в её окрестностях… во имя Господа и его друга, незабвенного Лазаря! Крёстного моего отца – так получается!»

Конечно, сомнения его одолевали до последнего момента: «Не заиграться бы…» Однако решительное и спокойное слово Надежды Никитичны: «Поезд уже не остановишь. Раскрепостись!» – По всему, ей также приглянулась роль жены знаменитости, способной дорасти до общемировой. И в один какой-то неуловимый миг произошёл скачок в сознании Сявы Елизарыча – математики называют, кажется, такой перескок дискретным. Он вдруг уверовал, по-настоящему причём, в свою исключительность настолько, что мы вправе использовать выражение: целиком и полностью, – даже самому себе он не мог теперь твёрдо сказать: было ли, не было ль видение ему… «Было!» – Постановил он себе утвердительно и категорически и – сомнения его оставили. Он даже стал прибавлять к своим рассказам о своём чудесном видении, что с раннего детства, мол, предчувствовал, предощущал в себе некие позывные ко всему необычному в окружающем мире… и неизбежность встречи с Чудом!

Кроме того стал он жадно подчитывать всякого рода эзотерические книжки. Вскоре, однако, его одолела растерянность – он совершенно заплутал и в терминах и в понятиях. Особенно когда взялся за Кастанеду. Тогда он обратился к своему духовнику, и тот посоветовал ему зацепиться за писания русских святых старцев, особенно Брянчанинова. Они-то, к вящему удовольствию и успокоению душевному, и уравновесили Сяву Елизарыча. Возможно, сказался русский менталитет. Затем, правда, он попытался по инерции одолеть и религиозных мыслителей вроде Соловьёва, Ильина, Бердяева, однако вскоре бросил – не хватило подготовки. Бог, Дух, Абсолютная Истина, частные истины, дуализм, трансцендентность, изменённое сознание, и так далее и тому подобное – всё перепуталось в его голове и не обещало каким-то образом упорядочиться в будущем. И тогда он окончательно вернулся к духовным писаниям. И – в данном случае надо обозначить это состояние достаточно чётко и ясно – с ним произошла некоторая психологическая трансформация. Он вдруг почувствовал в себе упёртый фанатизм (характер сказался, может быть?), жуткое нетерпение ко всему, что находилось вне пределов его понимания. Либо ты со мной, либо против меня. Этакая жёстко-революционная формулировка пронзила его мозг и прочно там закрепилась.