Валентин Колесов: Жизнь русского

Почему они так поступали? Зачем они навязывали массам эту высокую культуру? Ответ простой – такова была генеральная линия партии. Если в двадцатые годы линия еще колебалась между традиционной и новой пролетарской культурой, то в начале тридцатых товарищ Сталин сделал выбор, и старая культура стала работать на новый строй. Нашему герою повезло, а широкие массы терпели навязываемую им ежечасно классику. Демократия и реставрация капитализма освободили их от этого ярма. Классика, как ей и положено, стала уделом незначительного меньшинства. В котором он пребывал и раньше.

Когда-то только богатые бездельники – аристократы могли позволить себе содержать при доме музыканта типа Гайдна и каждый день заказывать ему новую музыку на после обеда. В 19 веке круг слушателей немного расширился за счет концертов. Немного – потому что дорого. Только в рыночной экономике выявилась реальная цена музыкантам – билеты в Филармонию подскочили в разы.

Поэтому он очень благодарен партии и правительству за заботу о его культурном воспитании. За ничтожную плату узнал и полюбил музыку – разную и всякую, от Моцарта и Чайковского до Кальмана и Дунаевского. До сих пор способен плакать как от шестой симфонии Чайковского, так и от «Графини из Гонконга» Чарли Чаплина.

Еще в юности он решил, что у него есть голос, и он может стать певцом. Мечта осталась, параллельно с учебой в вузе он пел в хоре Выборгского дворца культуры и в вокальной группе. Педагог – Петр Петрович Гусев, бывший солист императорского Мариинского театра. На фото в театре он князь Светозар в «Руслане и Людмиле». Теперь ему под шестьдесят, лицо и весь облик шаляпинские.

Таинства техники пения открывались перед ним. Пение как физический процесс – это непрерывная подача воздушного столба от диафрагмы на голосовые связки и наложение на это поток резонатора – полости рта, горла, губ. Слова надо произносить так, чтобы поток не прерывался. Прижимать согласные звуки к гласным, тогда достигается правильная постановка голоса. Бельканто, кантилена.

Самое же главное для правильного пения – снятие напряжения во всем теле: в ногах и руках, на лице и особенно в брюшном прессе. Это оказалось самым тяжелым для него: не умел расслабляться.

Трудно петь по два года одни и те же мелодии. Чувства проявились на любимом романсе «Мне грустно, потому, что я тебя люблю». Пел с выражением.

Петр Петрович изредка перемежает уроки занятными комментариями, рассказывал о Шаляпине, Ершове.

О своей работе в художественной самодеятельности:

– Наша задача здесь не в том, чтобы научить петь, а в том, чтобы нести в народ культуру, прививать любовь к настоящему искусству.

О способной и сексапильной ученице:

– Наверно, какой-нибудь свой парень уже просверлил ей дырку.

Как-то посоветовал:

– Голос береги.

– А что значит беречь?

– Е.. поменьше.

– Так вы говорили, что это только на мышцы живота влияет.

– А гормоны? Это все истощается.

– И это влияет на голос?

– Еще бы! Был у меня знакомый баритон, который перед выходом на сцену «делал» хористку. Сначала голос звучит хорошо, затем значительно ухудшается. И быстро снашивается. Этот баритон через несколько лет сошел со сцены, «Прое. я свой голос», – жаловался мне. Влияет не только на голос, на память, на все состояние человека. Умеренно нужно!

Петр Петрович дал ему арию Фигаро из оперы Моцарта «Свадьба Фигаро», вероятно, для обучения артикуляции. Для него это был праздник жизни: «Мальчик резвый, кудрявый, влюбленный…»

– Певцу мало иметь голос, важен весь комплекс, – говорил Петр Петрович.

– В каком смысле?

– Кроме голоса нужно многое другое: ум, чувства, общая культура. Всё в комплексе.

– Подберу тебе неаполитанскую песню, – пообещал Петр Петрович.

Ах, как он хотел спеть неаполитанскую песню. Он бы всего себя вложил, весь восторг, всю душу. Может быть, даже отставил бы ногу, приложил руку к груди… Но – шел уже третий год вокальной учебы, последний. По окончании вуза предстоял отъезд из Ленинграда. До неаполитанской песни дело не дошло.

Фигаро отрезвил его, он уразумел – у него нет двух верхних нот!

Крах мечты. Катастрофа.

Диапазон вроде бы можно расширить. Но это уже был не киношный вариант «Музыкальной истории»: пришел, спел, победил. А если не удастся расширить? И как строить дальнейшую жизнь? Рисковать?

Через год он приехал в Ленинград в отпуск, зашел в дворец культуры. Встретили хорошо, Петр Петрович ласково улыбался, концертмейстерша сказала: «Я больше всего любила заниматься с ним».