Глеб Кузьмин по кличке Таган отбывал свой срок в лесном посёлке Бурелом, и в то время у него были ещё обе ноги. Мало того Глеб имел влияние на многих заключённых, так – как был коронован ворами в законника.
Имея большой авторитет на зоне, он презирал администрацию и сук, которые всячески подпевали администрации и безбожно стучали не только на воров, но и мужиков. Воры всегда держались особняком и случайных людей к себе не подпускали. В конце зимы на делянке Глеб и увидит знакомое лицо, трелевавшее лес на лошади. В рваном бушлате подвязанным на пояснице куском проволоки и уши на кургузой шапке с облезлыми завязками, перетянутыми на подбородке, не могли изменить внешность Дильса. Глеб без труда признал Феликса, в детстве избалованного барчука и после войны городского щёголя.
Глеб сидел в кругу воров около костра:
– Феликс, – окрикнул его Таган.– Ты как сюда попал?
Дильс подошёл к костру и, вглядевшись в лицо Тагана, бросился, в подобострастной позе полусогнувшись, чуть не целуя трясти ему пропахшие костром руки. Такое приветствие Тагана немного смутило:
– Но, но Феликс, – осёк его Таган, – ты ещё целоваться начни. Раньше ты, такой любовью ко мне не проникался. Здесь не принято приветствовать подобным образом даже закадычных друзей. А ты, как я помню, мне и приятелем не был, хоть и приходилось мне сидеть в классе с тобой за одной партой. Ты был барчуком, до той поры, пока не посадили твоего деда и отца. А после войны ты вообще зажрался, на драной козе не подъедешь.
Феликс, не выпрямляясь и держась одной рукой за поясницу, сделал недоумённый вид:
– Глеб, как – же так, мы же с тобой здесь оказались на чужбине далеко от дома. Негоже нам чураться друг от друга. Врагами мы с тобой никогда не были. А если у тебя и остались какие-то детские обиды на меня, то их давно надо забыть. Два года тюремной жизни заставили пересмотреть мой характер и взгляды на жизнь! Правда, вот поясницу я свою подсадил, разогнуться не могу. Из тюрьмы возили на работу на каменный карьер, буты рубать. Это настоящая каторга была. Здесь тоже не сладко, но всё-таки воздух лечебный, – для моих лёгких самый раз.
Феликс, склонился перед костром и, сбросив с себя рукавицы, протянул свои замерзшие кисти рук к потрескивающему дровами огню. Он обвёл взглядом зеков около костра, и как бы оправдываясь не перед Глебом, а перед ними жалобно произнёс:
– Я ведь почему был необщительный, чахотка у меня тогда была, да и на русском языке не особо прилично разговаривал. Постарше стал, осилил русский язык, а в войну управу я нашёл на свою чахотку, благодаря супруге Зое. Понимаешь, выходила она меня козьим молоком с мёдом и с тех пор эта гадская болячка, редко меня беспокоит. Лёгкие почти чистыми стали!
– Чистые лёгкие это ещё не говорит, что у тебя вся душа такая, – сказал скуластый молодой мужчина по кличке, Амба.– Ты скажи лучше нам, какой масти будешь и в каком бараке живёшь? Может, тебе вообще не положено подходить к воровскому костру. Ты знаешь, какая напряжёнка на зоне, – сук и паскуд развелось, как собак нерезаных. Возможно ты тоже из этой стаи? – Больно видуха у тебя стрёмная.
– Нет, нет, – напугавшись грозного вида Амбы, протянул Феликс, – я не при делах. Меня только вчера привезли и ни к кому я не отношусь. Сами поймите, куда я полезу, не зная броду? Вот осмотрюсь, а там видно будет, но хотелось бы быть рядом с Глебом. Всё-таки родственная душа отыскалась в такой глуши. Плохо, что меня бросили в третий барак, – посетовал он, – молва о нём грязная идёт.
– По базару вроде ты толковый мужик, но смотри не испортись в третьем бараке, там одна петушня вместе с Кочубеем и Джамбулом обитает, – сказал всё тот – же Амба, изобразив из пальцев петушиный гребешок.
– Мне до них нет никакого дела, я сам по себе, – сказал Феликс, – всё-таки в тюрьме я прошёл стоящие университеты. Знаю, как себя вести. Сидел немного в одной камере с Часовщиком и Молитвой. Было, от кого жизнь каторжанскую понять.
Таган саркастически улыбнулся и пошурудив в костре палкой выкинул к ногам Феликса две печёные картофелины и луковицу.
– Ешь пока горячее, – сказал он, – и иди, работай, – нам с коммунистами не по пути. Часовщик с Молитвой известные воры в законе и не думаю, что они смогли бы тебя подпустить к своим нарам. У тебя на лбу написано, что ты замухрованый коммунист! Мы тоже не простые воры и не нужно тебе около нас шариться. После поймёшь, почему? И ещё спасибо скажешь мне за это. Не думай, я тебя не отталкиваю от себя? Замечу, что разговаривать ты стал действительно без акцента. То есть время у нас с тобой ещё будет поговорить. А, что тебя посадили, я знал давно из писем Дарьи, и что в подельниках у тебя был самый настоящий предатель и изверг, это тебе не делает чести. Должен понимать, так – как многие мои кореша воевали в штрафных батальонах, да и сам я не из подполья бил фашиста. Кстати, а наших земляков здесь много, может, кого и знаешь по воле, но они не такие, как твой подельник.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу