Смерти противостоит свобода, метафорически выраженная в образе птиц. Этот контраст обозначен уже в названии первой части романа «Свечи на ветру» – «Птицы над кладбищем», и проходит сквозной темой через все тексты Кановича. Птицы часто являются герою во сне – именно во сне происходит переход из одного измерения времени в другое, сны служат своего рода трансмиссией памяти. Так, подобно фигурам на картинах Шагала, Даниил поднимается во сне над убогой реальностью местечка:
Мне снилось, будто я на самом деле стал птицей, будто парю в безоблачном небе над базаром и лавкой, над синагогой и кладбищем, местечковые мальчишки палят в меня из рогатки, а дылда Пейсах, ученик балагулы Цодика, кричит: «Даниил!.. Не задавайся! Не то мы тебе сейчас покажем. Куда летишь, дурак?
Но я взмываю все выше и выше, к самому солнцу, оно обжигает мои крылья, но они не горят, только отливают черным праздничным блеском, как сапоги господина офицера, и вот уже я рею над райскими кущами, и кущи эти так похожи на сад доктора Иохельсона, только яблони повыше, и свисают с них не антоновки, не ранеты, а золотые слитки, и стая ангелов кружит над ними и садится на ветки, и я сажусь, и ангелы заводят со мной разговор на своем небесном языке о разных разностях, расспрашивают, кто я такой и откуда, и я рассказываю им про тюрьму и богадельню, про моего первого учителя господина Дамского и опекуна – могильщика, про доктора Иохельсона и его сына Шимена, который не верит, что человек может стать птицей, и ангелы слушают, раскрыв свои непорочные рты, и диву даются, а один даже начинает всхлипывать, и слезы его, как капли дождя, падают вниз, на далекую землю, которую я никогда больше не увижу.
Можно удивиться, как такой «религиозно-мистический» фрагмент мог появиться в советском издании 1978 года. А в сегодняшней Литве найдутся, наверное, такие читатели, у которых вызовут раздражение совсем другие строки этого романа, описывающие советскую оккупацию как освобождение:
Было время, когда меня с миром связывала одна дорога: от кладбища до местечка и от местечка до кладбища. Ничего особенного на ней не происходило. Ну что может произойти на дороге мертвых? Родственники плачут, покойник молчит…
В сороковом дорога мертвых ожила. По ней весело грохотали краснозвездные танки.
Я выходил на обочину, провожал их взглядом и однажды даже притронулся к гусеницам. Следы их напоминали таинственные письмена.
Но Канович ничего не менял и не меняет в своем тексте ради удовлетворения господствующей в данный момент точки зрения на историю.
В соответствии с советской теорией исторического романа, в нем непременно должны присутствовать известные исторические персонажи. Канович не придерживался этого правила, хотя некоторые его герои, как, например, Гирш Дудак, и имеют реальных прототипов. Как правило, действие происходит среди «маленьких людей», не оставивших следа в исторических анналах и сохранившихся лишь в недолгой и ненадежной памяти их младших современников и потомков. Отказываясь от укорененности в «большой» истории, Канович как бы подчеркивает эфемерность и хрупкость прошлого, но также и указывает на его близость к вечности, перед которой равны все люди. В исторической реальности всякое событие происходит однажды, однако оно оставляет многочисленные следы в пространстве памяти, преломляясь в сознании прямых и косвенных его участников. Отсюда возникает определенная цикличность, повторяемость прошлого, которая бросается в глаза при перечитывании произведений Кановича. Это происходит, конечно же, не от скудости творческого воображения автора. Отдельные детали, эпизоды, повороты сюжета переходят из одного произведения в другое подобно вариациям музыкальных тем. Возвращение к прошлому и его переписывание – результат постоянной работы памяти, отражающей сложность прошедшего и настоящего времени. Тема детства в довоенном литовском местечке, начавшаяся в «Птицах над кладбищем», исчезает на годы, чтобы снова возникнуть, в иной, автобиографической, вариации в «Местечковом романсе». Герой романа «Свечи на ветру» наследует кладбище как свое владение в момент разворачивания мировой катастрофы и оказывается в гетто, а герой «Местечкового романса», как и сам Канович, успевает спастись вслед за отступающей Красной армией, чтобы вновь встретиться с читателем в увиденном из Израиля Казахстане. Бабушка Роха, оставшаяся на кладбище в Йонаве, продолжает воспитывать своего внука в Казахстане, чтобы затем снова ожить главной фигурой в «Местечковом романсе».
Читать дальше