– Таков мир, – назидательно произнес монах, завершая рассказ. – Бытие есть страдание, долгая череда рождений и смертей каждого существа, народа и даже бога. Лишь просветление Будды Шакьямуни открыло нам истину…
– Согласен, – поддакнул Николай, зевая. – Мы в эту жизнь попали, как лисица в капкан. Но станешь ее из капкана вытаскивать – лицо порвать может!
Российская народная мудрость в переводе на непривычный язык наверняка звучала убого. Но было видно, что Яо мысль понял и по достоинству оценил.
Вскоре стало не до отвлеченных дискуссий. Перед глазами вставал еще один покинутый город, на взгляд Николая – скорей, небольшой поселок. И что-то странное было в нем.
– Здесь жили совсем недавно, – оповестил зоркий даже в темноте Сыма. – Видите, тлеет повсюду? Город сгорел день-другой назад!
– Это, должно быть, Дунхуа, у самой границы империи, – голос Яо ничем не выдал тревоги. – Так или иначе, нам нужен колодец. Воды в дороге может и не хватить.
Выбирать не приходилась. Оставалась надежда, что люди, запалившие этот костер, все же достаточно набожны, чтобы не связываться с паломниками. А нелюди… При всем уважении к боевым искусствам монахов, Николай мог рассчитывать лишь не себя.
Ближе к закопченной, потрескавшейся стене темными валунами громоздились трупы. Скорченные в предсмертных судорогах, окровавленные, с обломками стрел и копий, застрявшими промеж костей. Иные тела принадлежали людям, иные – мохнатым джучи, а многие вовсе не походили на что-либо, виденное Николаем прежде. Словно жители города и демоны из пустыни объединились против общего, безжалостного врага, но все было тщетно. И теперь, после жуткой бойни, не нашлось никого, чтобы подтвердить или опровергнуть саму возможность такого союза.
– Здесь побывали че-ши из Турфана, – заключил Лабсанг после непродолжительного осмотра. – Живых не оставили. И припасов тоже. Колодец завален трупами – пить нельзя.
Последняя фраза против воли звучала, как приговор.
– Что ж, пора идти дальше, – с философским спокойствием отозвался Яо. – Слишком много убитых, чтобы свершить над каждым погребальный обряд. Да и пахнет просто невыносимо.
Высокая, серым пятном мелькающая в лунном свете фигура манит за собой. Это, должно быть, Тумын – самый рослый из пятерки монахов. Его широкая спина для Николая будто маяк среди моря песка, высохшего до стеклянного хруста под дареными сапогами, до похоронной музыки в ушах. Нельзя отстать, нельзя потерять из виду. Разве получится выжить тут в одиночку? А назад пути нет – слишком уж много пройдено, чтобы хватило сил и желанья вернуться, довольствуясь каплей влаги, смочившей губы.
Тумын идет все быстрее. Почти бежит, вот-вот скроется с глаз. За ним! Вверх, по крутому склону, как по облакам, что сгрудились внизу, словно испуганные овечки. Стоп! Откуда, мать вашу…
Нет больше ни звезд, ни луны, ни проклятых песков до самого горизонта. Лишь горы, свет, и ледяной, разреженный воздух, которым дьявольски трудно дышать. Даже Тумына давным-давно нет – и как угораздило принять за него бородатого старца в снежно-белых одеждах? Длинные седые волосы развеваются на ветру, походка на удивление легкая и пружинистая, будто почтенный возраст – только личина, скрывающая немалую силу внутри.
Развернувшись на еле заметной тропке, старик двинулся прямо сквозь островерхую, иззубренную ветром скалу. И пропал, словно его и не было.
– Эй!
Только эхо над горной грядой разлетелось тысячью голосов. Ответ пришел позже, и Николай вздрогнул, услыхав его в собственной черепной коробке.
«Калагия, Калагия! Это – священный зов, дорога открыта!»
– Кто здесь?
«Не нужно слов! Есть много такого, что нельзя выдавать в звуке. В нем наша мысль, обретая силу, может нанести величайший вред. Поэтому все, открытое до сужденного срока, ведет к неисчислимым бедам. Великий Странник, Ригден-Джапо, Майтрейя – лишь глупцы и отступники произносят эти имена вслух!»
Ничего и впрямь произнесено не было. Беззвучные мысли – свои и чужие – хороводом вертелись в голове Николая. Впору было предположить раздвоение личности, шизофрению и манию величия в одной упаковке из плоти. Но ослепительно яркий город, раскинувшийся внизу, просто не мог померещиться! Иначе не оставалось смысла жить дальше.
У подножия горы, словно бриллианты в оправе, сверкали великолепные дворцы, соединенные между собой мостами из чистого золота. В том, что город сложен из драгоценностей, не было сил сомневаться. Лишь черная птица, время от времени закрывавшая крыльями «солнечный крест» на соседнем склоне, казалась Николаю вымыслом, жалким обманом зрения, тающим в лучах зари миражом.
Читать дальше