Надежда Опескина: Дарьины зори. Повести и рассказы

– А не братка ли Василий то был, маманя? Он ведь тоже вроде как в бегах.

Пелагея так глянула на дочь, что та с испугу поспешила в дом от греха подальше. Стояла в дому, разинув рот от удивления.

Стол был накрыт в горенке. Расстаралась Пелагея, приготовила многое из того, что Матвей любил. Помянуть всей семьёй и разъехаться кто куда. Полюшку жаль было от себя отпускать, но понимала – не поднять ей внучку на ноги. С кордона через неделю съехать надо. Будут с Данилой по чужим избам скитаться, пока свою поставить удастся. А женится – и там ясности никакой. Кому чужой ребёнок нужен. Клавдия приехала, чтобы поживиться чем. Соломой прошлогодней не побрезгует.

Во дворе послышались голоса, и Дарья поспешила навстречу. Данила с войны вернулся целёхоньким, но дважды контужен был, практически оглох и говорил, сильно заикаясь. Обнял Дарью, у самого слёзы по щекам потекли. Пытается говорить, а ничего не получается. Клавдия стояла в стороне, наблюдая. Много вопросов возникало от увиденного. Наверняка вторая дочь у Дарьи его. Шибко на влюблённую парочку схожи. Решила потом у матери всё выпытать.

Помянули. Слов много не говорили. Лучше помолчать. Хорошего не скажешь, много грехов за Матвеем числилось, но и плохого говорить не хотелось.

Гости засобирались домой. Обещали помочь с переездом и подводами, погрузить или разобрать что потребуется. Из живности во дворе петух с четырьмя курочками, других на помин порубили. Корова по весне сдохла, свиней не держали. Озеро выручало. На одной рыбе и жили.

Клавдия заныла, что места для матери с больным братом у неё нет. Положила глаз на некоторые вещи, но Пелагея ей отказала, сказав, что самим с Данилой всё пригодится. Из одежды Матвея разрешила забрать всё. Данила её так и так на себя не наденет. Клавдия стала вязать узлы. Улучив момент, когда были с Пелагеей одни, подкатила с расспросами.

– Мамань, скажи, от кого всё же вторая дочь у Дарьи. Похоже, что нашей породы, но не от отца ведь, хотя на их с Василием похожа. Я тут давеча смотрела, как миловались Дарья с Данилой. Истинно полюбовнички, язви их в душу. Стоят, слезу пускают. Не об тятеньке ведь плакали. Слова на помин души не промолвили оба.

– Прикуси свой язык, Клавдия! Знать хочешь правду? Василия это дочь! Не таращь глазища! Был он в сороковом году после Масленицы в наших лесах, был. Встречался с Данилой и Дарьей на зимовье. К нам боялся обратиться, татары прятали, а отец родной спалить решил. Но сгорел кто-то другой, и невеста Данилушки Эльмира погибла. Матвей за то и решил Дарью под суд подвести, поняв, от кого вторую дочь родила невестушка, но не удалось его дело чёрное. Сам едва откупился. Хошь, иди снова донос пиши. Только я скажу, что и ты в курсах о брате была, всё знала. И потом посмотрим – кому горячее будет. Данилу не тронь! Не сын он Матвея. Другой у него отец. Потому и не похож на вашу Савичевскую породу. Копия отец его. Где и когда я того узнала – не твоё дело. Одна светлая страничка в моей жизни и была. Твой отец словно аспид был. Всю жизнь только и мог – кровушку у других пить, – не сдержалась Пелагея.

Клавдия стояла ошарашенная. Может, и брательник старший живой. А вдруг как объявится. Крутой у него нрав. Не простит сестре малейшую промашку. Так прижучит, мало не покажется. До самого отъезда ни с матерью, ни с братом более не говорила. Полюшка умывалась слезами, не желая покидать бабушку Пелагею. Данила от Дарьи не отходил. Любовался ею молча, прощался на время долгое, а может, и навсегда.

Пришёл день расставания. Слёз было пролито немерено. Прощались с прошлым, душа замирала от мысли о будущем. Клавдия всё в сторонке старалась быть.

Всю дорогу молчали, думая каждая о своём. Сестрёнки к концу пути сдружились. Полюшка стала своих кукол, нашитых бабушкой Пелагеей, сестре давать. Сказки бабушкины ей рассказывать. Подъезжая к деревне, Клавдия не выдержала:

– Дарья, ты знала, что Данила не тяти сын? Ежели так, не надо в деревне об том говорить. Народ злой, а нам рядом жить. Уж лучше не замечать друг дружку.

Так Дарья и узнала тайну своей свекрови. Многое встало на свои места. Ныло сердце об них с Данилой. Но куда было их забирать в избу из одной комнаты. Дочерей надо было растить, хватило бы сил.

Послевоенная жизнь входила в определённое русло. Мало мужиков с фронта возвратилось. Парни, ушедшие холостыми, вернулись уже женатыми. Кто медсестричку присмотрел, кто польскую девицу привёз. Немалую лепту внесли и эвакуированные немецкие девицы, удивляя холостых и женатых своей способностью держать себя и избы в чистоте и порядке. Знали, что их в жёны не выберут, а потому и принимали ласки блудливых мужиков. Случалось ребёночком обзавестись, рожали, не обращая внимания на пересуды.