Владимир Колотенко: Хромосома Христа, или Эликсир Бессмертия. Книга вторая

Как-то позвонил Вит:

– Послушай, ста-а-рик… Мне надоело подбирать крохи со стола Америки. Вы ученые, умные, а здесь деньги под ногами валяются. Что если?..

Он наскоками бывал в Америке и видел, что мы стоим гораздо дороже, чем себя продаем. Ему это не очень нравилось, он настаивал на переезде. Он никогда не был ученым, но стал великолепным менеджером.

– Зачем нам переться в какую-то Америку, – сказал я, а сам думал о том, что, возможно, в этом и есть свой резон. Ведь нужны были огромные деньги. Миллионы монарха уже не спасали и таяли как вчерашний снег.

Как-то вечером мы сидели в кафе, за окном моросило, а за столиком было уютно и тихо. Жора жадно курил, сигарета за сигаретой и огрызком карандаша, откуда-то появившимся в его руке, рисовал на салфетках какие-то одному ему понятные структурные схемы. У него была страсть – все превращать в знаки, символы, схемы, рисуя их на всем, что попадалось под руку и даже под ногу – на фильтре, на клочке газеты, на колене или на салфетке, на асфальте или веточкой на прибрежном песке… Ему нравилось марать бумагу, создавая на ней какой-либо очередной графический шедевр своей мысли.

– Понимаешь меня? – время от времени спрашивал он и, не дожидаясь ответа, продолжал одним росчерком, как Пикассо своего знаменитого голубя, рисовать корону. Я не силен в политике, но из вороха его слов и салфеточного символа царской власти можно было догадаться, что речь шла о монархии, возвращаемой Жорой на территорию нашего кафе. Жору несло. Он так быстро и сбивчиво говорил, что трудно было вставить слово и уследить за его мыслью.

– Ко мне словно прикоснулась Божья десница, – горячо произнес он, – я теперь знаю, зачем живу…

Я не знал, куда себя девать, слушая его признания. О лечении рака, инфаркта или инсульта не было сказано ни слова, как не было упомянуто и о предупреждении старости, решении проблем долголетия. А между тем, от решения этих проблем, кормивших и одевавших нас, впрямую зависела наша жизнь.

– И мы построим, – возбужденно говорил он, – новый мир, новый мир… Экология, экономика, социум… Но главное – дух! Главное изменить сознание этого ублюдка, объявившего себя Homo sapiens – твоего человека разумного.

– Моего?!

Мы помолчали.

Жора словно в воду глядел. Изменить сознание человека, пожалуй, самое трудное дело. И мозг его напряженно думал об этом: нужно менять. Менять и затем, как на камне, строить новый дом, новый мир! Строить. И владеть… И владеть, конечно! Кто из нас не мечтал в свое время стать на миг Александром Великим или Наполеоном, Цезарем или Октавианом, Коперником или Эйнштейном, или, на худой конец, Чан-Кай-Ши? Пусть кинет в меня камень тот, кому хоть единожды в жизни не приходила в голову эта великая мысль: владеть миром!

Все, что Жора рисовал на салфетках, мне не очень нравилось. Это были спирали развития и круги, и ромбы… Были и чьи-то глаза и уши, нейроциты и ДНК… Не было только звезд. Ни пяти, ни шестиугольных. Звезды, которые он видел здесь, на земле, его раздражали. Бесконечно же любоваться он мог только тайнами небесных звезд. Жора был никчемным художником, фигурки его кособочились и, хотя были плоскими, как листок фанеры, они едва держались на хрупких бумажных ногах. Я смотрел на все его художнические потуги и ухмылялся: нарисует он пирамиду или не нарисует? Нет. Нет! И вот пробил час, решил я, пришла та минута!

– Дай-ка я, – сказал я и забрал у него карандаш.

Я взял салфетку и стал рисовать на ней сначала какие-то фигурки: кружки, спирали, квадратики… Жора снисходительно улыбался, мол, давай-давай, я уже все перепробовал.

– Вот смотри, – сказал я и смело начертил пирамиду.

– Что это? – спросил он.

– Пирамида, – сказал я тихо, – пирамида жизни. Четыре грани: экономика, экология, социум…

– А четвертая?

– Личность, власть…

– Власть!.. Какое крепкое, сильное слово, – сказал Жора, сверкнув очами, и повторил с наслаждением, – власть!.. Как клинок! Как кортик!..

Я дождался, когда он снова вернулся ко мне и стал рассказывать о значении каждой линии на салфетке. Что-то дорисовывал, что-то черкал… Пока салфетка не превращалась в бумажный ошметок. Я тянулся рукой за другой…

– Пирамида, – сказал я еще раз, – вот модель жизни.

Жора откинулся на спинку стула и посмотрел на меня.

– Ты, парень, бредишь, – произнес он, – какая еще пирамида?! Пирамида – это каменный гроб, яма, смерть…

Я выждал, когда он закончит, и попытался продолжить рассказ.