Коллектив авторов: Посиделки на Дмитровке. Выпуск седьмой

Стрекоза сидела на лопасти винта. Ей очень нравилось это место. С него хорошо было видно всё вокруг. Когда всходило солнце, у стрекозы загорался один зелёный глаз и зелёными лучами искрился серый асфальт вокруг и белые водяные брызги поливальных фонтанчиков на газонах.

На неё очень любила смотреть собака. Типичная дворняга с задорно загнутым хвостом и веселой остренькой мордой, которая всегда улыбалась. Она была очень похожа на Лайку. Но не на ту, на которой ездят эскимосы. А на ту самую, которую так и звали Лайка. Которая первая из живых существ полетела в космос. И которая погибла сразу же, как в нём оказалась. За это люди увековечили её имя и морду на пачках сигарет. Пожилые люди, которые ещё помнили зелёную пачку с серенькой собачкой-этикеткой, узнавали лайку и ласково звали её Лайкой. Молодым тоже нравилась эта жизнерадостная собачка, всегда улыбчивая и приветливая. Они гладили её по грязной шёрстке и подкармливали остатками от обедов в заводской столовой.

Собака была им очень признательна. Но нравилась ей только стрекоза. Она любила смотреть на неё снизу вверх. И хотя на заводе были и другие стрекозы, в том числе очень большие, железные и трескучие, Лайке нравилась только эта. За стройное тело, за большие переливчатые крылья, за выпуклые изумрудные глаза. Поев свои косточки, хрящики и сухожилия, Лайка неизменно бежала смотреть на свою любимую стрекозу. Её торжественное величие завораживало собачку почище, чем удав кролика.

Иногда собака приносила какую-нибудь особо вкусную сахарную мозговую косточку, клала её под лопасть и, призывно виляя хвостом, приглашала стрекозу отведать лакомство. Но стрекоза гордо косила большим круглым зелёным глазом и не снисходила до своего горячего обожателя. Уж слишком низко он находился и слишком уж суетился где-то далеко под лопастью. Её больше привлекало то, что сверху: корпуса цехов, вздыбленное вверх здание инженерного центра, большие трескучие железные стрекозы, которые летали над заводом, и на которые она очень хотела походить.

Собака же внизу всё равно продолжала обожать красивую стрекозу, улыбаться ей и пытаться уговорить её вместе побегать по заводу. Попрыгать и понюхаться. Особенно около столовой. Но, как вы прекрасно понимаете, любовь её была неразделенной и потому обреченной на неудачу. И действительно, вскоре их разлучили.

Работники АХО прогнали Лайку большой железной палкой. Точнее трубой, которую они взяли в одном из цехов вертолётного завода. Охране велели больше не впускать Лайку, поскольку кто-то в заводоуправлении посчитал, что животным не место на предприятии «Рособоронпрома».

Стрекоза же осталась на своем месте – на лопасти винта. Потому что она тоже, как и все вертолёты на заводе, была железной. И представляла собой (вместе с лопастью винта) памятник создателям вертолетов. А памятник, как мы знаем, нельзя ни посадить, ни прогнать палкой.

Лесная поляна с волейбольными площадками. Одна из достопримечательностей подмосковных Раздор. Здесь собираются туристы поиграть в волейбол. Но и не только. Потом, когда устанут (а люди в основном пожилые), славные шестидесятники, физики и лирики хрущевской оттепели, начинают отдыхать уже конкретно. А это значит, что распаковываются рюкзачки и сумки, достаётся снедь и термосы. Часто и что покрепче. Откуда-то появляется гитара, а то и две. И начинается весёлое застолье. После третьей рюмки хочется поговорить. И вот тут за нашим столом регулярно первое место держит Двапистолета.

Кто он такой? Да безобидный чудак. Лет сорока. Неженатый. И ни разу не был. Бездетный. Звать Стас. Долго не могли дать ему адекватное прозвище. То дамы пенсионного возраста прозвали его Страсть. Не от любвеобильности, а от страховидной внешности: тощий, костлявый, сутулый, глаза горят лихорадочным блеском. Потом было у него прозвище Попрыгунчик. Уж больно он хорошо прыгал. У сетки при ударе и блоке. И даже умудрялся совершать акробатические скачки при приёме, причем, совершенно лишние. Беспонтовые, как скажет сегодняшняя молодежь.

Но истинное и прочно прилипшее к нему прозвище возникло года через полтора. Когда он взял в обыкновение философствовать у костра. Обычно этим никто не занимается. У костра либо пьют, либо едят, либо поют, когда кто-то играет на гитаре. А вот философствовал один Стас. Причем рассуждал он не о чем-то конкретном, а о жизни в целом. Он выбирал себе старушку подревнее, которой, в общем, всё равно, о чем с ней беседует молодой человек, и разражался очередным бесконечным спичем, как метко заметил один из наших волейбольных старичков, о произрастании чечевицы на асфальте.