Николай Бойков: Берега и волны

– Жить надо там, где ты есть, дружище! – и добавил, – пусть эти слуги ада меня здесь поищут…

Возраст и названия болезней вытолкнули Боба на берег, как пробку из бутылки шампанского – с правом ношения морской формы и с почётом в благодарственной рамочке. «Благодарность морского ведомства – это ещё не эпитафия на могиле», – пробовал он смеяться. Ходить ему было трудно, но его исправно возили по новым местам: больницы, курорты, комнаты, в которых не было фотографий его семьи и жизни. А были ли они?

Теперь это был хоспис со странным названием «Ласковые дни».

Доктор, русский еврей из развалившегося Союза, был чем-то похож на Эдьку, возможно, это объясняло согласие Боба остаться, когда на вопрос утомлённой заботами дочери:

– Папа, ты согласен остаться здесь?

Он ответил словами Эдьки:

– Жить надо там, где ты есть.

Из окна комнаты было видно Северное море, дождливое или зелёное, с полосами пены или водорослей, или длинными рядами мелких бело-барашковых волн. Он не любил смотреть на море и опускал шторы. Широкая полоса прибрежного песка тревожила его, и он не ходил по берегу, боясь замёрзнуть.

Общение с русским доктором началось и закончилось двумя фразами:

– Я всю жизнь был натовским моряком и приближался к вам под балтийским водами, готовый к действию, как торпеда, док.

– Вот мы и сблизились. Дайте мне пощупать ваш пульс. Успокойтесь и нащупайте мой. Видите, когда вы не в подводной лодке, а я – не на прицеле у вас, мы совсем одинаковые. А все остальное – выдумки психов, военных и медицинских. Поверьте мне, офицер!

Терапия, как любил объяснять док, сводится к тому, что любая болезнь, а тем более – хроническая, это боязнь видеть себя не таким красивым, каким бывал ты прежде, белозубым и весёлым. Поэтому, говорил он, пациенты, особенно – женщины, должны избегать фото-фона молодых оболтусов, избегать общения с надменными родственниками – это, по его мнению, поможет не замечать своих физических отклонений, колясок и палочек, трясущихся рук и подбородков и почувствовать себя совершенно комфортно среди равных в ходьбе и зрении. «Суета жизни и громкие крики высасывают из вас соки желаний и покой скромных радостей, господа. Призывы луны и томление ласки – вот верные признаки равновесия и здоровья. Жить надо долго и счастливо», – говорил док.

Боб не очень доверял русским, потому что не понимал их поступков. Он запомнил мальчишку и девочку, которые нашли его на берегу. Русский мальчик что-то сказал ей, и она послушно легла рядом с подводником на холодный песок и стала прижиматься горячим маленьким тельцем. Он поверил её теплу и уснул. Проснулся он в русском госпитале и узнал, что эта девочка спасла его своим дыханием. «А мальчик? – спросил он. – Мальчик подорвался на мине, когда бежал сообщить о подводнике».

Больше он их не видел и не думал о них. Это было похоже на теорию доктора: если не видеть людей на ногах, можно поверить, что ты и родился в коляске. Если не знать русских, их можно пугануть торпедой как вороньё палкой.

С рассветом уходят сны и приходят мысли. Сколько ещё осталось? Доктор говорит: «Пульс у нас одинаков, а это значит, что мы оба больные или оба здоровые. Как вам больше нравится, офицер? Нравиться быть здоровым? Представьте, и мне тоже». И смеётся как Эдька, когда тот брал кружку пива рыжеватой рукой.

Боб уже сторожил хосписа и знает всех. Новички появляются редко. Возможно, причиной тому жёсткое правило доктора – никаких родственников и посторонних. Наверное, это оправдано. Во всяком случае, практика его теорию оправдывает. Первый раз, когда шумные богатые родственники приехали и прорвались к милому старичку из двенадцатого номера, любившему танцевать после ужина блюз со старушкой из пятого, все закончилось её слезами и выносом мебели и вещей покойного. Конечно, всё было сделано тайком от пациентов, но никто из них не спал в ту ужасную ночь.

Второй случай произошёл совсем недавно: команда телерепортеров пыталась устроить шоу-программу типа «кто есть кто?». Доктор вызвал полицию. Старушка из пятого оказалась принцессой, отказавшейся от наследства ради любви, но любовь, увы, не бывает вечной.

Нет реальных причин тревожить тех, кто выбрал себе покой и уединение. Бывают паломники веры, бывают паломники к докторам или знаменитостям, а бывают самодостаточные и скромные в выборе «жить там, где я есть».

Светает. Начинается утренний спектакль, когда бабушки в колясочках, одетые в белое и в шляпках, благосклонно кивают в ответ старичкам с тросточками: