– Если тебе неудобно, я могу пойти от трапа сама.
– Ты очень предупредительна.
– Надо идти.
– Послушай, мы завтра уходим в рейс. Я хочу провести этот день с тобой.
– Ты хочешь так мало?
– Не пытайся меня уколоть. Тебе не идет быть ершистой. Я понимаю, ты нервничаешь.
Она вдруг смирилась:
– Прости. Я, действительно, не знаю, как поступить.
– Тебе неприятно со мной?
– Приятно. Конечно, приятно. Как ты можешь не видеть этого?.. Я просто не знаю, что делать… Я боюсь влюбиться в тебя. Ты не бойся, я только чуть-чуть… Чуть-чуть полюблю и уйду.
– Один не глупый человек сказал: хочешь большего – напрягайся, не хочешь напрягаться – довольствуйся малым.
– Ты это к чему?
Он не успел ответить. Раздался стук в дверь и Васька просунул голову:
– Прошу добро! – лицо его пылало одеколонной свежестью и улыбкой самодеятельного конферансье. – Вижу, что можно! – Распахнул дверь настежь, пропуская смущающуюся подругу, будто по частям: плечо, ножка, грудь в кофточке, покорно прильнувшая к верному спутнику головка, другое плечико и вся грудь! – Кофе готов, влюблённые! – Васька поставил на стол горячий кофейник. – Подруга! Готовь чашки!
Подруга отделилась, частично, от фигуристого спутника, текучей полутенью манипулируя чашками. Чашки стали наполняться кофе, а каюта – ароматом. При этом приклеенная к Ваське Глашенька, успела наклониться и выдать тайное: «Сначала уснул, и я уж подумала: всё – палач умер и казни не будет. Ошиблась я: так казнил, так казнил – просто жить хочется! Спасибо, Танечка!»
Васька был в ударе и пел, играя на публику:
– Увезу тебя я в тундру…
– Увези на Канары, там тепло, – запричитала подруга.
– Это не ко мне. Прости, подруга, я – моряк, а потому – без денег.
– Без денег, Васенька, как без любви – всегда один. – Она отряхнула с его плеча невидимые глазу пылинки.
Он подставил другое плечо:
– А дядя-голубятник учил нас, пацанов, что всё лучшее в жизни прилетает, как голуби на чердак… По любви.
– На чей чердак, Вася? – подруга показывает на голову и смеётся.
– Вася-друг, когда рядом женщина – философия не уместна: готовься в рейс зарабатывать деньги. Понял?
– Понял. А чего тебя капитан вызывал?
– Мастер! Погранцы пришли мзду собрать: ты вчера от трапа ушёл?
– Я только кофе заварил себе, холодно ночью. И кто придёт, если порт под тройной охраной?
– А они говорят: придут посторонние, запустят двигатель, и уведут судно на Канары или до Сингапура.
– Далеко. Все знают. А ты, что сказал им?
– Сказал, что мы винт снимаем на ночь – без винта пароход не уйдёт.
– Как снимаем?
– Так и снимаем. Пришлось повести на кормовую палубу и показать – лежит. Как миленький. Ещё и болтами прикручен. Поверили.
– А что не так? – спросила сообразительная Танечка, заподозрив подвох.
Ответил Васька, довольный, словно пивка глотнул:
– Так это же запасной. Он на любом судне есть, на палубе гниёт, а вот – пригодился…
Таня повернулась и тихо спросила:
– Серёженька, а если я не захочу довольствоваться малым? Если я захочу тебя всего?
– Тогда будем жить на чердаке. Куда голуби прилетают.
– Какой такой чердак на пароходе? Чудаки! Нет такого слова на флоте!
Васька опять входил в роль, достал, как фокусник, из-под руки и разливал из фляжки с бульканьем:
– Содрогаясь, гляжу на отраву, что сквозь грани стакана видно, но по полному римскому праву, коль уплачено – выпью до дна!.. Из флотской классики поэта Кирьянова!
– С утра пить, Вася, это уже перебор! – сказала Таня, повернулась к хозяину каюты, – всё было хорошо. Всё было заманчиво…
– Агитка! – Встрял довольный собой Васька. – Гаишник останавливает девушку: Мадам! Вы за неделю сбили четырех пешеходов – это перебор! – Перебор? А сколько можно?… Ха-ха-ха!
– Погоди, друг, – остановил его штурман. – Давай, не путать праведное с грешным. Нам с Таней пора.
– Куда? На чердак? Где счастливые голуби… целуются и воркуют?
Таня вернулась домой одна. Не позволила провожать себя – видела, что у него уже голова занята другими заботами: железный монстр у причала с мачтами и трубой, молча и уверенно отбирал у неё её счастье.
Дома было тоскливо и мрачно. Солнце, казалось, померкло, а день – замер в ожидании боя часов, но часы – остановились.
Она вдруг подумала о своих маленьких комнатах, как о живых. Что они думают о ней? Что они помнят? Что – могли бы рассказать ему, если бы он оказался здесь и прислушался к ним? Ей стало его не хватать. Хотелось, чтобы он позвонил. Но она не оставила ему ни телефона, ни адреса… Почему? Гуманитарная очень? Вспомнила: гуманитарий – это не значит, что ты силён в литературе и истории, а то, что ты слаб в математике… Просчиталась. Дочь мудрого народа – просчиталась со счастьем. Добросовестно берегла свою независимость. Добросовестный человек – универсален. Кто это сказал? Папа её учил: нельзя быть добросовестным в одном и не добросовестным в другом…
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу