Борис Георгиев: Мясо, прощай! роман дель арте

На полуслове, как будто ладонью диктору рот закрыли. Заглох двигатель шаттла, пассажиры загомонили.

– Мариш, выходим. Пойдём же, надо забрать шмотки.

Полусонным был всю дорогу, теперь встрепенулся. Подгоняет, будто от меня зависит, чтоб не тянулось время. Ждать и терпеть – не для него; ожидание ненавидит лютой ненавистью, неподвижности не выносит. А я люблю постоянство. Удивительно, как мы уживаемся? Чемодан ему срочно понадобился, надо же.

Чемодан чемоданом, а мне руку всё-таки подал, когда неспешно спускалась по осклизлым автобусным ступеням. И не только мне. Меня аккуратно извлёк, затем ещё врушке-студентке предложил руку. Сволок её, послушал писклявое благодарственное слово, проводил взглядом.

– Молодой человек! Чемодан забирать будете?

– А? Да.

Кинулся, мигом вернулся, таща за собою глухо грохочущее наше шмотковместилище. Шёл гоголем. Ещё бы: молодым человеком назвали. Неисправим. Пока не пробует молодиться, выглядит как мальчишка, но только лишь вспомнит про возраст – всё. Становится похож на внезапно постаревшего мальчика, все свои неполные пятьдесят добирает.

– Приехали! – счастливо выдохнул вместе с паром Яша. Смотрел куда-то поверх моей головы.

Я уцепилась за его куртку – скользко, под ногами бугристая наледь – и оглянулась.

Обросшая лесом туша горы, седые от инея кочны сосновых крон, стражи-ели по краям проплешин; сетчатый забор, в объезд него дорога, лепятся к ней домишки, из труб дым. И не разобрать где дым и где туман – вот надымили-натуманили, всё вокруг затянуло: гору, реку, дорогу, сетчатый забор, к которому боком притёрся гостиничный шаттл – белый, с венецианской карнавальной маской на капоте и надписью «Карнавал». Не заметила надписи, когда садилась. Это что же, так гостиница называется? Яша сказал «карнавал», и я подумала… но это неважно. Вот и на заборе тоже карнавальная маска и пляшущие буквы «Карнавал». А это что? Надо думать, проходная. Забавно.

Неизвестный архитектор от души развлёкся, декорировав проходную под облепленный наклейками чемодан. Париж. Москва. Венеция… Ручки у него не имелось, зато сбоку прилеплен был похожий на длинную полосатую карамельку шлагбаум.

«А мне здесь нравится!» – подумала я, вдохнув холодный, с дымком воздух, но Яша не дал прочувствовать момент, даже выдохнуть я не успела, была подхвачена под руку и утащена: мимо карамельного шлагбаума, мимо камуфляжного, с багровой бычьей шеей, охранника, собравшего вокруг себя стайку сотрудниц, по расчищенной – однако местами скользковатой! – тропке; вдоль широчайшей стоянки – пустоватой, четыре или пять машин всего, – по плитчатым щербатым ступенькам, – куда?

Чтобы не поскользнуться, я смотрела под ноги, и только ступив на хорошо расчищенный асфальт, глянула, куда меня бесцеремонно тащат. Вот это да! Архитектор не ограничился полумерами; чудить так чудить, карнавалить так карнавалить, решил он, превратив остеклённое зданьице в барабан. Но этого ему показалось мало, и он уложил на плоскую круглую крышу – что бы вы думали? – шляпу. Чёрный лощёный цилиндр великана. М-м… шляпа? Кто? Наверняка не архитектор.

Я глянула искоса на Яшу: тот, вытянув нос, уверенно влёк одной рукою грохочущий колёсами чемодан, другой – как непочтительно! – тащил меня к зданьицу-барабанчику. Интересно, кого здесь считают шляпой. Надеюсь не гостя? А, так ведь под шляпой у них ресепшн!

Я увидела Яшу, чемодан и себя в зеркальном отражении, но рассмотреть не успела – с шелестом разъехались двери.

– Здравствуй… – начал Яков, запнулся, приостановился на пороге, потом тоном ниже добавил: «…те».

Что с ним? Как будто привидение бледное смертеподобное нашёл за стойкой вместо администратора. Девушка как девушка: обыкновенно-административная, дежурно-улыбчивая и вовсе не бледная. Брюнетка. Белоснежная блузка с остроугольным воротничком, чёрный жакет, сама корректность.

– Яков Кохановский, – склонив голову набок, сказала она. Не спросила, отметила как бы про себя, но довольно громко. – Здравствуйте, добро пожаловать в «Карнавал».

Не «в», а «на», – машинально подумала я. Что-то неуловимо театральное было в приветствии; не получалось отделаться от ощущения, что реплика адресована не нам с Яшей, а зрителям в зале, которые где-то там, за нашими спинами. Откуда она узнала имя и фамилию? Ну, это просто. В автобусе, кроме нас, гостей не было, и к тому же водитель час назад звонил ругаться как раз по поводу фамилии. Она видела, как мы вышли из автобуса. Вроде ничего странного, а Яков обескуражен. Бросил чемодан, меня оставил, мигом оказался у стойки лицом к лицу с администраторшей, и – могу поклясться, хоть мне и не видно было лица – не просто разглядывал, ел глазами.