Валерий Михайлов: Книга пощечин, или Очередная исповедь графомана

Как-то Вова предложил Макариусу купить мешок сахара пополам.

– Чего я буду покупать пол мешка, если нас четверо?! – возмутился Макариус.

– Так ты же его и ешь.

– Да ну, сколько там я его съедаю?

– Мы пьем чай без сахара, а ты кладешь в чай то сахар, то варенье. Кроме тебя никто его не ест.

– Зачем тогда он нужен? Я столько не съем.

– Тебе так только кажется.

Следующие несколько дней Макариус не находил себе места. Сначала он раздобыл где-то школьные лабораторные весы, на которых взвесил ложку сахара. Затем высчитал среднее значение выпитых чашек чая… В конце концов, после целой цепи математических вычислений, он определил свою среднегодовую норму сахара.

Пришел он как-то к маме на день рожденья.

– Привет, Том. Цветы, я знаю, ты не любишь, так я купил тебе конфет 200 грамм к чаю, – сообщил он, вручая ей кулек наверно самых дешевых конфет, – это то же, что и коробка, но там за кусок картона дерут столько! Им бы только хапать! Довели страну! Это все Ельцин…

Надо было сохранить эти конфеты и положить их в музей, рядом с пайкой блокадного хлеба.

Случилась с Макариусом беда. Заболел живот в районе пиписьки. Стоило у него где-нибудь кольнуть, как он в панике бежал сначала к Макаровне. Доводилась она ему сестрой, и занималась тем, что торговала БАДами. Макариус был одним из главных ее клиентов. Оставлял он у Макаровны всю пенсию, за вычетом ста рублей, которые отдавал Вове на содержание семьи.

От Макаровны он спешил в поликлинику, а оттуда уже шел к нам.

– Вот! Дармоеды! Полдня сидишь в очереди, а они толком не выслушают. За что им только деньги платят! – возмущался он.

– Ты эти деньги видел, дядь Вань? Ты хоть раз шоколадку кому-нибудь купил? – спросил его как-то я. – Ты бы коробку конфет взял, или еще что-нибудь…

– Еще чего! Буду я взятки давать! Не заработали! Это вы их разбаловали, что они на честного человека смотреть не хотят. Им за это деньги платят.

– Тебе надо сделать бандажик, чтобы, не дай бог, кишки не повываливались. Это пока, а вообще тебе нужно операцию делать. Потом возьмешь у меня новое лекарство для заживления, – решила Макаровна, взглянув на пипиську брата.

Поликлинический хирург не стал оспаривать мнение Макаровны и выдал Макариусу направление на операцию.

Взяв направление, он помчался к нам. Обычно он сначала ломился, чуть ли не вынося ногами дверь, и только потом вспоминал про звонок. Тогда же он позвонил, как нелишенный воспитания человек. Когда приходил Макариус, мы обычно играли в «никого нет дома». Маму от него тошнило. К тому же у него было обыкновение засесть на целый день и грузить политикой. Своей любовью к мытью и перемене белья он был похож на Бастинду, да и сидеть с ним за столом было одно мучение. Мало того, что своим русским духом он портил всем аппетит, он еще чавкал, плямкал, пускал слюни и матерно крыл Ельцина.

Мое увлечение политикой ограничивается тем, что я назвал туалет Президентом, и с тех пор, когда мне требуется в туалет, говорю, что меня вызывает Президент, или пора кормить Президента, поэтому выслушивание нападок на Ельцина меня не прельщало.

– Привет, Вань, заходи, – сказала мама. Она открыла дверь, купившись на его звонок.

– Я от хирурга.

– Чего так?

– Посмотри, вот у меня болит и выпирает, – попросил он после рассказа о своих мытарствах в поликлинике, затем прямо в прихожей начал снимать штаны, намереваясь представить свою пипиську на мамино обозрение.

– Да не буду я смотреть, я не хирург… – пресекла мама его попытку вручить ей свое богатство.

– Я как похожу пешком, что-то выпирает и болит. Я уже и бандажик сделал из фанерки, как Макаровна говорила, все равно болит. Я ложусь на спину, задираю ноги на стену, вправляю все обратно, обвяжусь бандажиком и иду. Макаровна говорит, что это грыжа с защемлением, – продолжил он.

– Что вы несете со своей Макаровной. Нет у тебя никакого ущемления. Ты бы встать не мог от боли.

– Хирург говорит…

– Мало ли что этот дурак скажет. Ты меньше по больницам таскайся, а то точно что-нибудь подхватишь. Болит – выпей Но-шпу. И потом, сколько тебе лет?

– Какая разница, сколько мне лет. Сколько бы ни было – болит.

– А ты хочешь, чтобы в твоем возрасте ничего не болело?

– Макаровна говорит, операцию делать надо.

– Чтоб там она понимала, твоя Макаровна.

– Она же лечит.

– Что она лечит? Что? Она торгует своей отравой, а ты, дурак, это пьешь. От этих ее добавок вред один. Их во всем мире запрещают. Везде же пишут, что нельзя их принимать.