Ива Михаэль: Леди Шир

Вечером, когда Шир возвращалась домой, Эфраим ждал её за воротами монастыря.

– Я принёс вам свежий хлеб.

Эфраим – немолодой грузный мужчина, выглядел взволнованным:

– … спешил, боялся, не застану вас.

Леди Шир поблагодарила Эфраима, но он не спешил отдавать ей хлеб, ему хотелось поговорить. Шир, недолго думая, пригласила его к себе.

– А как она накинулась на меня сегодня утром?! Хорошо вы вмешались, Леди Шир.

– Она, в общем-то, хорошая, просто разозлилась на саму себя за то, что разозлилась на вас… примерно так.

Шир не очень-то следила за тем, что говорит, она рассматривала лицо Эфраима. Они сидели друг напротив друга, пили чай и ели свежий хлеб. Когда они находились ещё на улице, Эфраим не казался ей таким крупным и незнакомым – «…глаза слишком тёмные, а линия рта… её просто нет». Шир представила губы Марты, тонкие уголки рта, когда она улыбалась, линия губ менялась – глядя на такое, восхищаешься кистью Творца. Рот Эфраима был округлым, в какой-то момент Шир пожалела, что пригласила его. Начинала болеть голова. Шир оставалась в платке и не поменяла уличную обувь на домашнюю. Шир выглядела добродушной и гостеприимной, она к себе располагала, и мало бы кто заметил, и уж, конечно, не Эфраим, что мысли Шир далеки от того, о чем она говорит. Она убедила себя не вычёркивать этот вечер: «…ничего такого, не так часто у меня бывают гости, один вечер не жалко, и потом, он всё равно когда-нибудь уйдёт, как долго бы он тут ни сидел». Шир представляла, как откинет край одеяла, заберётся в постель и поплывёт на волнах воспоминаний. С годами её воспоминания меркли, и Шир начинало казаться, что живёт она непозволительно долго. Она забывала не только события, но и чувства, эмоции. Случалось, наблюдая за людьми, Леди Шир уже не понимала их волнений. Эфраим рассказал о своей жене, у которой «доброе сердце», про двух его взрослых дочерей, которые «совершенно не похожи друг на дружку, и обе хороши собой». Когда Эфраим ушёл, было уже за полночь.

Во сне Леди Шир видела своего отца, он пришёл в город на праздник. Шир была девчонкой, они с сестрой стояли в толпе и высматривали знакомых. Отец вышел из толпы, он заплакал от волнения, увидев своих дочерей. Даже во сне Шир помнила, что её отец давно умер. Он выглядел прекрасно, хоть возраст и придавал немного усталости, одежда на нем была шикарной – серый шелковый плащ и цветной шелковый шарф. Когда Шир с сестрой подошли к отцу, он даже не пытался скрыть слезы. Отец был очень красив во сне у Шир, высокий, крупный, светло-русые длинные волосы, такие же негустые и шелковистые, как у Марты и у её мужа, и такие же влажные голубые глаза. Шир и её сестра повели отца домой, дом был деревянный, крутая лестница внутри дома. Они трое сидели на лестнице, отец – выше, дочери – ниже.

– Где ты теперь, Папа? – спросила Шир.

– Теперь я могу быть повсюду, – ответил отец.

Шир хотелось его обнять, но она стеснялась сестры.

– Возвращайся домой, Папа, мы попробуем начать всё заново, – сказала Шир.

– Раньше надо было предлагать, нету больше вашего папки, – отец сказал это так, как будто давно смирился, что мёртв.

Шир проснулась, печаль щемила в горле, хотелось куда-то бежать, что-то делать, чтобы всё исправить, мысль о том, что уже слишком поздно пришла позже. Шир посмотрела в окно, было темно, и лил дождь. «Где-то под дождём могила отца, – подумала Шир, – …и моего мужа». Шир представила своего молодого мужа в могиле, он и её отец представлялись ей теперь в одном образе. Она не могла позволить себе плакать: «Надо что-то делать», – мысли проносились быстрой чередой, Шир едва ли успевала осознавать их, картинки воспоминаний из прошлого пятнами мелькали перед глазами, пульс участился, и сердце уже давило в горле, Шир слышала шум от ударов собственного сердца. Она вдруг резко почувствовала себя виноватой за их непонимание с отцом и за смерть мужа: «…наверно я могла бы что-то сделать, я плохо постаралась, я позволила ему умереть…» Чувство одиночества тоненькой струйкой просочилось через сдавленное горло и потекло по венам. За все свои одинокие дни Шир не так часто ощущала одиночество, но когда оно подступало, это было больно.

Ей так захотелось вернуться в те дни, когда отец читал ей книжки, когда они вырезали животных из цветной бумаги, когда хоронили выпавших из гнезда птенцов. Казалось, что дни эти где-то ещё остались, только надо найти способ дотянуться до них, он где-то ещё есть, её отец, тихий и скромный, и где-то есть она, Шир, маленькая худенькая девочка с длинными косами.