Аркадий Макаров: Такая вот… Дети войны

Хоронили Колю всей школой. Белый, мраморный лоб мне долго представлялся, когда я мельком смотрел на черный каркас нашей старинной фабрики.

На другой день после похорон я, пряча взгляд, сел на свою парту. Резкая пощечина заставила меня выскочить из-за парты. Заборовская, зло, взглянув на меня, молча, собрала с парты учебники и ушла на пустующее место Коли Скворцова.

До самого окончания школы она со мной не обмолвилась ни одним словом, и всячески старались меня избегать. После выпускного вечера я ее больше не видел.

А каркас из чугунных столбов и балок вскоре порезали электротоком на металлолом.

P.S,

Я готовился поступать в институт, оценки позволяли мне надеяться на вольную студенческую жизнь, если бы не только что вышедший на экран фильм «Высота».

Эта талантливая картина о рабочем классе, снова разбудила во мне память о том далеком случае. Забросив учебники, я уехал в Тамбов, где, к неудовольствию родителей, поступил учеником монтажника в трест «Химпромстрой». И всегда, когда мне приходилось работать на высоте, передо мной в сиянии закатного солнца, стояла маленькая фигурка Коли Скворцова.

Такая вот се ля ви…

Мы, дети опалённые войной

Мы, дети озарённые Победой.

из ранних стихов

1

Вернулся. Пришёл с войны солдат-освободитель Григорий Матвеевич Тягунов к своей молодой жене, одарённой не только красотой, но и беззаветной верностью, какая наблюдалась у русских женщин в самые суровые годины. Вернулся… Но об этом я расскажу потом.

Наш народ, что пружина в автомате Калашникова. Курок не выбьет искру и не запалит патрон, пока эта самая пружина, которая сначала податлива, тягуча, – делай, что хочешь, пока эта пружина не сожмётся до упора, до самого предела, потом, спохватившись, начнёт давать такой ход, безотказный и стремительный, что боёк только поспевает долбить стальным калёным клювом, вышибая из патронника, из магазина, убойную, неотвратимую силу. Только нажимай спусковой крючок…

Так и случилось в ту, последнюю Отечественную войну с русским народом. Не замай! Пружина народной обиды не лопнула, а, сжавшись, стала давать обратный ход, – только успевай – «айн-цвайн-драйн!» могилы копать в податливой русской земле.

Всё вернулось на круги своя! И – слава Богу! Повеселели глазами, подобрели бабы. Такую перемену первыми почувствовали дети. Куда делась испуганная присмиренность? Даже назойливые постояльцы – понос с золотухой, стали понемногу покидать привычные, обжитые места. Малышня, рождённая ещё в счастливое, мирное время, подрастала. Крепла, а новой прибавки не было. Да откуда ей быть-то?! От ветра что ли? Мальчишки приобретали раннюю мужскую уверенность и преждевременную волю, над которой сокрушались и всплескивали руками зачумлённые в работе, солдатки.

Повозка войны, громыхая всеми колёсами, расплёскивая по русским дорогам слёзы, а какая война, даже победная, – без слёз? покатилась назад, подминая под себя гитлеровские волчьи урочища и ямы. Заговорили о непобедимости Советской Армии, о военной хитрости партийного руководства страны, умело заманившего фашистского зверя в смертельный капкан.

Так это или не так, знают только те, кто давно уже перемешался с землёй, отдав ей свою жизненную силу.

Пацаны, мастыря рогатки, и поджигные наганы, азартно устраивали сражения. Теперь в «немца» играть никто не соглашался – в горячке жестокой игры можно было получить и по зубам. «Оглоеды! – ворчали бабы, когда только подрастёте?

Подросли. Вошли в силу. Состарились…

2

Вот и дотянулись до победы. Дожили. Додержались. Дотерпели.

Война, пережевав большую часть наших бондарских мужиков, выплюнула одни огрызки, но уже оглашались улицы басовитым привычным матом, пьяными драками и, забытой до поры, русской говорливой гармошкой, иногда к ней, нашей трёхрядке, подлаживался, белозубо сверкая перламутром, трофейный аккордеон с томительным, как любовные признания, голосом.

Искалеченность мужиков, недавних бойцов заслонивших свою землю, не воспринималась тогда трагически, как несчастье, по крайней мере, не было в глазах той боли, которая делает человека жалким, несчастным, зовущим к состраданию. Напротив, – здоровый мужик, у которого ноги и руки на месте, вызывал вместе с восхищением и подозрительность: «Надо же, какой везунчик! Всем хватило, а ему не досталось!»