– Я там сам, Ваньша, – хрипит:
– Буду сам там рыть и к тебе подлетать… Не свались, брат, ты у меня теперь один…
Можно, конечно, убить Бобра. Эта возможность занимает, пока не сфокусируешься на самом Бобре, что весело скачет от дерева к дереву через сугробы, размахивая бензопилой (16 килограмм, если с полной заправкой). Скачет конь неутомимый и весело ему. Сколько кубов стрелевал Вилка в большой красивый штабель, не знаю, но до обеда я дожил на ногах.
На обед привезли красивые зеленые термоведра. И был в них суп с капустой, картошкой и кусочками свинки. И была в них перловая каша с квашеной капустой. И был слабо сладкий чай (сильно разведенный чагой). И съели мы все очень быстро с хлебом у большого костра. Дальше было тоже, что и до обеда. Не знаю, почему я не помер. Злой Алеут (почерневший и шатающийся) со своей стыдной помощью, врожденное упрямство, но скорее всего – воля Божья.
Вечером, перед тем как мы залезли в кунг (ехать в Ноклу на ужин), Бобер заметил мои красные валенки. Он лично добыл солярку из трактора и аккуратно залил по литру в каждый.
– Шоб не гнил у меня. После ужина к Максимчуку за новыми. И топоры возьми наточить. Таким тупьем сучки рубать токо Ильи Муромцы могуть.
Я быстро стаял (с 90 кг до 70-ти). Перестали расти волосы и ногти (ногти начали расти через два месяца, волосы через три). Цапфа же наоборот, зарос мгновенно. Черные руки его, с загнутыми когтями, походили на руки вурдалака. О ногах боюсь даже думать (валенки он больше не снимал, зачем?).
Цапфа поправился пожирая объедки и мерзлые очистки на помойке за столовой. В казарме очень скоро его перестали терпеть за стойкую вонь и он устроился жить угловой тенью в столовской кочегарке, поближе к источнику пищи. В обращенной к нему человеческой речи Цапфа различал только интонации (бежать ему сразу или можно зажмуриться и переждать).
К весне я научился видеть делянку в трех проекциях и всех находящихся на ней одновременно. С векторами движения, настроениями и намерениями всех единиц, как один непрерывный текучий мир, который мне подконтролен. Боброва бензопила рассказывала как скоро она заревет и захлебнется без бензина и что она грызет сейчас (елку, сосну, березу, подпил или спил). Вилкин трактор честно докладывал пустой или с пачкой и полна ли она, как тяжко переваливаться через долбаный пенек и в тоске или в угаре собственно Вилка.
Я точно знал пойдет ли сегодня снег и куда упадет трехкубовая ель, которую Бобров помвала не смог вытолкнуть правильно. Но лучше всего я чувствовал Алеута. Мы с ним вообще перестали разговаривать и действовали как две руки одного торса. К весне мы начали грубить старшим, при необходимости. И грубить успешно. Себя я не видел, Алеут же высох в стальную, увитую жилами пружину. Смотрел он на людей прозрачно и весело, как смотрят готовые убить просто так, чтобы стало чуть разнообразнее жить.
Мы до подробностей восстановили произошедшее с Цапфой. Маленький водитель ЗИЛа, которого завали Грузин (потому что он был грузин), тонко визжал от ненависти и лупил Цапфу мятым ведром, пытаясь попасть по голове. Минуты две. Потом ушел сливать бак и продувать патрубки. Собачья работа на морозе, кто спорит. А вот привлеченные тупым бабьим визгом шакалы остались. Да. Вилка и его чекерята гоняли Цапфу вокруг казармы около часа. И этого хватило.
Мы знали и ждали, они знали и ждали. Этот мрак висел над Ноклой настолько явно, что даже Бобер нашел нужным поставить меня в известность, что Вилка классный тракторист и менять его на неизвестного урода никто не хочет.
– Пришлют криворучку, бляди. Расти его, обучай, дрессируй. А он тупой есля? То и кабздец нашей кубатуре.
Теперь, когда не различить уже, где кончается моя борода и прочая, и прочая, я знаю, что Цапфа и на делянке не жилец. Прибило бы елкой, отрубил бы себе пальцы, чтобы истечь кровью насовсем. А то просто зарылся бы в снег, чтобы никто не нашел и не мучил больше непосильной работой. Теперь я знаю, что дело тогда было вовсе не в Цапфе, а в нашей каменной вере в то, что шакалы жить не должны.
В апреле Нокла еще белая и болото держит, но на ночь ЗИЛ уже можно глушить. Заведется. Сам собой уходящий мороз, это ежегодное реликтовое чудо. Сейчас, конечно, проще – наклон Земной оси и теплый для северного полушария отрезок орбиты. А раньше-то один Индра за все отдувался. И Ашвины его.
Читать дальше