Симон Либертин - Prototype466. Роман о современном искусстве, антироман

Я постоял еще минут десять рядом, слушая как он изливается хорошо накатанным красноречием.

– … Как Иисус сказал, всякое дерево, не приносящее доброго плода…

Я знал, что речь проповедников часто должна быть непрерывна и не предполагает возможности остановки, помарки или запинки, любого мыслительного препятствия, даже на пару секунд откладывающего коммуникацию.

В отличие от его агрессивного речевого поведения, казалось, принуждающих каждого вписаться во всеобщую кальку счастья, опосредованно связанного с христианским спасением души, и нацеленного на прозелитические цели, речь моего собственного отца – аббата Федора была тихим голосом святости, брошенным в чистом поле. Дело спасения – для меня всегда было делом добровольным и очень личным. Но все же тема христанского почтения перед удочкой « добра и позитива » была мне хорошо знакома. Вообщем, этот старина всячески метил в мои сегодняшние собутыльники. Поэтому я вернулся сюда через полчаса и застал окончание проповеди.

Мартин, именно так звали этого добродушного и неряшливого мастера благого слова, оказался вполне вменяемым и хорошим парнем. Чего, на первый взгляд, даже при всем желании не сказать о Кураторе и правой руке Бена – Ульрихте. По сравнению с этим уличным глашатаем от Библии, Ульрихт был настоящим проповедником не только капиталистических ценностей, но скорее макетов-разменных монет американской мечты, упакованной как объект Христо и его жены Жанны-Клод в ткань для обертки и перевязанной бичевкой.

Прямо в день знакомства он пригласил меня к себе домой – «Там сегодня должен собраться весь мой кружок!», и я, располагая в избытке временем, согласился.

Вскоре мы дворами пришли к его дому. Мартин попытался стремительно пройти через прихожую комнату, однако войдя, чуть не уронил висящий у входа покосившейся аморфной железкой допотопный велосипед и был вынужден замедлить шаг.

В его квартире не работала ванная и какие-либо другие связанные с канализацией удобства. Он уходит минут на двадцать, потом через коридор вижу, как он не без хлюпающих звуков наливает в унитаз «Крота», выкрикивая «Все, можешь величать меня педиком!», и затем возвращается в гостиную, попутно загоняя в коморку половую тряпку и четырехколесное ведро. Вернувшись, сразу добавляет:

– Культивируй всегда то, в чем тебя упрекают – это и есть ты. Лучше дуть в свою дуду, чем всю жизнь плыть против течения.

– А если меня упрекают в том, что я как раз плыву против течения?

– Тогда не знаю, – ответил он и с шипением открыл вторую бутылочку эля.

Странно, что он обитал здесь – недалеко от знаменитой студии звукозаписи EMI. Мартин был случайным артефактом вселенной, ее антигероем, спонтанной и непродолжительной ее эякуляцией. В борьбе между собой и миром он, действительно, был безжалостным секундантом мира, что и привело его жизнь к поистине юмористическим результатам. А как еще можно воспринимать пятидесяти – с хвостиком – летнего уличного проповедника? Да, команданте Мартин – это гей в Иране, одинокая женщина в метро после одиннадцати вечера, индеец мохава в Квебеке… Вообщем тот, кого всегда хочется защитить. Именно это желание и притягивает к нему сторонников, которым постепенно объясняют кого нужно любить, канализируют симпатию.

Кружок и впрям собрался, но пришли лишь особенно преданные лидеры ячеек его религиозной организации «Ассоциация Голоса Методистов», работающие в колледжах для трудных детей и жившие неподалеку. Сразу в глаза бросилось рвение одной из его подопечных. Напрочь лишенной иронии, маленькой, и чего греха таить, круглолицей мормонке. К тому же, она говорила на две-три октавы выше остальных последовательниц. Я полушутя заметил, что «На все воля Божья» или что-то в этом духе, и она согласно склонила головку. Будь на моей шее сейчас Apparat из «Супергрустной истории настоящей любви» Штейнгарта, он, наверняка, завизжал бы «У вас новая взаимная симпатия».

Другой его поклонник тоже поздоровался со мной, но когда я намекнул на прелесть дел господа нашего Иисуса Христа, он неожиданно отстранился от меня, ответив:

– Давай без фанатизма, бро.

Вшестером мы сидим на кровати, и Мартин, открывает мне душу и жалуется о своем нелегком деле:

– Даже если ты начнешь глотать факелы на Трафальгарской площади и впустую обожжешь себе весь рот, в наши дни никого это не заинтересует. Если тебе досталась роль клоуна, то никто даже не захочет стоять рядом зевакой, настолько ты плох.