Александр Кормашов: Муза

Она хохотнула:

– Н-ну, вы скажете!

– Знаете, а он говорил, что тут у вас что-то вроде секретной службы. СХГМ.

– Как?

– Эс-Ха-Гэ-Эм. Служба хранения… глубокомысленного молчания.

– Н-ну, конечно! Клавдий Борисович, он всегда всего напридумывает. Нет, он брат моего мужа. – Взгляд ее проскользнул сквозь окно и уперся в трубу котельной. – Клавдий Борисович замечательный человек, и специалист он прекрасный, его все у нас любят.

– А все-таки? Если честно, я где?

Она улыбнулась и пустила глазом стрелу.

– Н-ну, я не знаю, чего вы там натворили…

– Ничего я не натворил. У меня и грехов-то пара гаишных штрафов да этот ваш милицейский арест…

– Н-ну, видите!

– …с формулировкой «за подстрекательство к незаконной коммерческой деятельности путем посягательства на подрыв конституционного строя». Посягательства на подрыв.

– Вы о чем?

– Рассказать? Мои ученики сидели в переходе метро, поставив на пол коробку, а в руках держали плакат: «Сбор средств в поддержку антинародной политики Ельцина и его преступного режима». Выходит, что взяли за красную пропаганду.

Она рассмеялась:

– Вы придумали!

– Придумать-то придумал, да хватило ума им сказать. А им хватило ума на этом подзаработать.

– Нет, правда? – удивилась она.

– Правда, – раздалось сзади. В дверях появился Клавдий Борисович. – И се орел летяша на перии своем, – медленно проговорил он, оглядывая меня с ног до головы.

Таня засновала туда-сюда и наконец принесла одежду: черные трусы, белую майку, новенький шерстяной спортивный костюм прямо в целлофане, шлепанцы и шерстяные носки грубой домашней вязки. Переодевшись, я почувствовал себя человеком обжившимся, а поэтому уже прямо прошлепал к столу и сел на вчерашнее место.

Судя по пепельнице с окурками, Клавдий давно уже сидел за столом.

– Долго спим, Константин. А я тут тоже поговорил с вашей Музой.

Монитор компьютера отблескивал, но все равно на плоском его экране я мог разобрать все то же: свою фамилию, три звездочки и «Она являлась».

– Из Пушкина, – сказал Клавдий. – Являться Муза стала мне. Вы любите Пушкина?

– Нет.

– Нет?

– Нет.

– Что-то диковенькое. Ну ладно, приступим?

Приступили. Он слушал, ничего не записывая, руки больше были заняты сигаретой, но иногда мышью. За ночь его «лэп-топ» обзавелся не только внешней мышью, но и сетевым портом, черный кабель бежал под стол.

– Ну так все-таки как же она являлась? – повторил он уже устало, несмотря на начало дня.

– Обыкновенно. Как люди.

– А люди – как?

– Что – как?

– Приходили.

Как? Как, действительно, ко мне приходили люди? Обыкновенно.

– Клавдий Борисович, вы полагаете, она влетала в окно? Нет, вы толком скажите, чего вы хотите? Да бросьте! Она была человек.

– И это, мы полагаем, факт

В конце его высказывания по всем законам грамматики полагалось поставить точку, либо восклицательный, либо вопросительный знак. Однако жутким, инфернальным образом в конце его высказывания не стояло ничего.

– Факт. – Сам я предпочел утверждение и заглянул в экран.

Противоречий не оказалось и там:

Клавдий Борисович кликнул мышью:

– На этом фрагменте я бы не останавливался, – поморщил нос Клавдий Борисович. – Вот только при осмотре квартиры, однокомнатной вашей, должен заметить, квартиры, «кабинета» мы не нашли. Я не думаю, чтобы ваш этот кот мог писать в бюро. Было бы очень жаль. Ведь такой раритет в наши дни стоит очень серьезных денег…

На нем едва умещалась портативная пишущая машинка.

Слева могла еще притулиться пачка бумаги и справа – ручка. Те графья, что писали на его столешнице письма, не имели наших проблем. Бюро нам с женой досталось при обмене квартиры. Бог знает, когда и как пронесли его через дверь. Вероятно, тогда еще просто не существовало стандартов на дверные коробки.

Когда жена выменяла эту квартиру, бюро вполне походило на пульт органа в какой-нибудь кафедральной кирхе после взятия оной русским штрафным батальоном в самый канун Победы. Нам удалось убедить хозяев не выносить его по кускам на помойку. Те очень переживали, что этот тяжелый труд они бессовестно возлагают на плечи молодоженов с ребенком. Растрогавшись, они подарили нам и кота.