Александр Никонов: Пепел родного очага

Внуки тоже любили поиграть с петухом, дразня его или кидая в него камешками. Они хохотали, когда Хан бежал к каждому камешку, принимая его за кусочек пищи, и, несколько раз клюнув его и понимая, что его дурят, с достоинством и ворчанием, подняв высоко голову, отходил от него. Особенно много издевался над Ханом Ахмеднаби. Он привязывал к веревке яблоко и таскал его по двору, а Хан бегал за этим яблоком как приклеенный.

– Паша, ты где? – услышал Хункарпаша голос жены. – Иди в дом, завтракать пора! Слышишь?

– Да слышу, слышу, – вполголоса отозвался он и пошел к дому, еще раз тяжело вздохнув.

Увидев его с лопатой, жена спросила:

– Чего это ты с лопатой бродишь?

Хункарпаша поставил лопату у сарая и ответил:

– Петуха хоронил.

– Какого?

– Какого, какого, – передразнил он. – Хана.

– Говорила тебе, ему давно пора отрубить голову, – проворчала жена. – А теперь пойдет он на корм червям.

Хункарпаша с укоризной посмотрел на жену, но она этого не заметила. Нет, он не обвинял ее в бездушии и черствости, понимая, что человек она практичный, но от этого ему стало почему-то неприятно. Он только буркнул:

– Яйца собери, в одном гнезде шесть штук лежат.

– Вот позавтракаем – и соберу, – ответила Надия и первая пошла в дом.

Хункарпаша мыл руки под краном и вспоминал, как однажды, когда они развели живность, и пришла пора заколоть несколько гусей к ноябрьскому празднику, Надия попросила его об этом. Но он тогда посмотрел на нее жалостливыми глазами, устало опустился на табуретку и сказал:

– Не могу.

Тогда Надия ничего ему не сказала, не стала упрекать и скандалить, а взяла ножик и сама пошла резать гусей. Вот за что он всегда ценил свою ненаглядную, так это за мгновенное понимание. А все дело было в том, что после фронта он долго не мог переносить вида и запаха крови, и каждый раз, когда видел сцену расправы над животными, кровь как бы вскипала в жилах, поднималась к голове, ударяя по мозгам, и ему становилось плохо. Дело это было житейское, и ему самому до фронта много раз приходилось резать баранов, гусей, кур, но после фронта в нем словно что-то перевернулось, и рука с ножом в руке становилась вялой и непослушной, словно понимала, что она отбирает чью-то жизнь. Сколько лет прошло с тех пор, но с тех пор Хункарпаша так и не осмеливался ни на кого поднять руку. Иногда жена даже укоряла его тем, что он не может по-мужски наказать сына за озорство или шалость.

После завтрака Хункарпаша решил прогуляться по улице, поговорить с соседями, стариками, что называется, потрепаться, узнать свежие новости, которые никогда не услышишь ни по радио, ни по телевидению. Но улица как назло была пуста. Только во дворе соседа Басханбека слышались стуки, ругань и возня. Сквозь щели забора Хункарпаша увидел, что хозяин со своей женой Тумишой и младшей дочерью куда-то собираются, нагружая машину мешками, узлами, коробками и чемоданами. Старенький «Москвич» напоминал маленького ослика, навьюченного хозяином с горой. Хункарпаша приподнялся на цыпочки и поверх невысокой калитки заглянул во двор. Громко сказал, чтобы привлечь внимание:

– Мир вашему дому, соседи. Куда-то собираетесь?

Соседи отчего-то сразу притихли. Басханбек что-то тихо сказал жене и подошел к старику.

– Салам, Хункарпаша. – Прямо через калитку спросил: – Табачок, сосед, найдется?

– Найдется, – ответил Хункарпаша и достал из кармана кисет из козлиной шкуры. Басханбек вышел со двора, сел на скамейку и знаком пригласил соседа сделать то же самое.

– Хорош у тебя табачок, Хункарпаша, – сказал Басханбек, набивая трубку. – Скажи секрет.

Хункарпаша усмехнулся, но ничего не ответил – он знал, что у соседа табак не хуже, и сорт хороший, и убирает вовремя, и сушит как надо, да больно уж прижимист сосед: свой табак курит только у себя дома, а как куда-нибудь идет, всем говорит, что у него память плохая стала, мол, вот, опять свой кисет дома забыл. Прижимистый Басханбек, оттого и бедный, потому что живет среди людей, как волк, в одиночестве, ни сам никому не помогает, и ни ему никто не помогает.

– Так куда же ты собрался? – переспросил Хункарпаша.

– Хотим к сестре съездить, давно не были, – ответил Басханбек, косо поглядывая на соседа и пыхтя трубкой. – Очень давно не были. У меня там двое племянников родилось, а я их совсем не видел.

– Далеко?

– Что «далеко»? – переспросил Басханбек.

– Живут-то далеко, спрашиваю?

– А-а-а, да, далеко, далеко.

Хункарпаша усмехнулся и подумал: «Ой, что-то крутишь ты, сосед! Не зря ты навьючил свою машину, как ишака». Вслух спросил: