Сергей Аданин: Наэтэ. Роман на грани реальности

– Сейчас, моя миленькая, сейчас…

И делал то же самое – носом и глазами.

За окном уже темно. В квартирке – полная тишина, только он звенит ложками и тарелками. Молчаливая и умиротворённая Наэтэ, – сидит сбоку стола, на табуреточке, застеленной полотенцем – голые ноги, сдвинутые коленки, прямая спина, грудь – во всей красе под его тонкой рубашкой, которая ей всё-таки немножечко тесна, руки в замочке на коленках. Плечи её чуть подрагивают, и носом она слегка шмыгает, дышит неровно, лёгкими «толчками», – Господи, он готов плакать от этого её шмыгания и подрагивания, душа просто заходится от любви к ней… Она не ждёт, пока он накормит их рыбой с рисом, которые он притащил из магазина, она просто смотрит на него…

Повсюду – электрический, чересчур яркий свет. На столе у них «нормальные» тарелки, вилки, ножи – он достал самое лучшее из посуды, что у них было… Вот они сидят, едят, орудуя столовыми приборами, всякий раз стараясь оторвать взгляд от тарелок, чтобы посмотреть друг на друга… Трапеза, проходящая в серьёзной любовной атмосфере… У него у самого подрагивают все мышцы – от восторга, который мощным гейзером готов из него вырваться, но притаился, любуется тем, кто вызвал его к жизни, – Наэтэ, даёт о себе знать только влагой в глазах непреходящей, и вот этим лёгким подрагиванием, холодком во всём теле… «Боже, Наэтэ, – как ты красива!.. Я люблю тебя всю – до помрачения, – все твои «местечки», все твои жесты, малейшие движения губ твоих. Люблю твою прихоть и даже свою смерть, если она – от тебя…». Он не был уже «я», он был – Наэтэ, словно она превратила его просто в орудие, – орудие любви к самой себе… Что она пожелает – то он исполнит… «Жена», – проговорилось в его голове слово. И он замер, перестал цокать ножом и вилкой по тарелке. Стал смотреть на неё – как всегда, но и как-то иначе, слёзы ползли на глаза, – ну нет в человеческом «устройстве» большего проявления восторга и глубокой радости, чем слёзы… Она тоже «остановилась» лицом, и тоже её глаза сияли горячей родниковой водой.

– Мы муж и жена, – сказал он.

– Да, – сказала она. И опустила глаза. Потом снова подняла, и в них начал темнеть вопрос, который она ему задавала постоянно, с первой минуты – стоило ему только подумать о том, чтобы выйти за дверь, – и он плакал от бессилия, невозможности победить бессмысленность этого вопроса.

– Нет, – опередил он её вопрос своим ответом, – Никогда. Ни на миг.

Она тоже положила нож и вилку по обеим сторонам тарелки, и оставила на них свои руки. Губы её стали слегка ломаться и дрожать, но она сдерживалась. А глаза были полны слёз, и две крупные капли выкатились, оставив на её щеках две прихотливые «дорожки» мокрого серебра…

Она впервые совладала с собой. Значит, начала верить. Что не бросит и не оставит он её. И именно – ни на миг… Так они и доели рыбу – деловито-любовно. Пошмыгивая носами… Дышать только было трудно – от переполнявших чувств. Что-то новое, более основательное возникло между ними. От чего – если углубляться в него своим внутренним взором – можно теперь плакать постоянно, без «перерыва на обед» и на сон, – от счастья…

Они съели – вот так, почти чинно – всё до крошки, два салата – крабовый и оливье, которые он купил готовыми, рис и жареную рыбу, которую тоже пожарили в супермаркете, а он её разогрел, выпили на двоих литр томатного сока, пока ели, и он стал варить кофе, – не кипяток «варить» для суррогатного, точнее растворимого «Нескафе», а само кофе… Кухня наполнилась вкусным и тёплым запахом «Арабики»… У них ещё четыре пирожных «корзиночка» есть… Он обернулся на Наэтэ, запах кофе источал другой запах – праздника, и лицо Наэтэ посветлело, она смотрела на него своими яркими, от влажного тонкого глянца белков, большими, как окна готического собора, глазами, и почти робко улыбаясь… Он почувствовал на её щеках высохшие «руселки» слёз, – словно прошёлся по ним губами. И тоже улыбнулся – почти смущённо…

– Я буду кормить тебя и поить, – сказал он, – только ты люби меня, Наэтэ…

– Я буду любить тебя и так, – ответила она, – только за кофе.

И засмеялась.

Он опустил голову и заплакал. Она не сказала «только не бросай меня», она сказала «только за кофе».

– Не плачь, как маленький, – она смеялась ласково и шутливо.

Кофе уже поднимался шапкой в маленькой железной кастрюльке… Он бросил его, и упал на колени перед ней, стукнув ими об пол, и уронил голову – глазами – в её сомкнутые ноги, под живот, кофе взбучилось, и горячая пена стала заливать газ…