Валерий Протасов: Река времени. Дневники и записные книжки

Во всём какое-то торжествующее безумство, глумящееся над потерявшим голову здравым смыслом. Мы живём в царстве абсурда. Боимся здравого смысла, как ночные птицы света.

Когда люди перестают находить радость один в другом, а в жизни ― надежду и веру, они ищут то и другое в вещах. И мир становится похож на один большой универсальный магазин, где есть всё, кроме счастья.

Художественная выставка в Москве на Кузнецком мосту. Прошёл к художнику, чтобы сказать ему, что мне его живопись напоминает что-то из авангарда 20-х годов. Он оказался учеником Фалька, Лентулова. И, кажется, обрадовался такому голосу из публики.

Подошёл какой-то журналист с лицом, знакомым по телепрограммам. Спросил художника, а потом и меня, что больше всего не нравится нам в людях. Не помню, что ответил художник; я же сказал: грубость, та грубость, которая не слышит чужую душу. Журналисту это почему-то не понравилось. Вероятно, он, как и многие, отождествляет грубость с мужественностью.

На днях по дороге с рынка кучка цыганок. «Скажу всё, что было, что будет. Ничего не надо. Дай только ручку. Положи три рубля…». Еле отвязался.

Хожу мимо этих детей Ганга с опаской. Очень им кажется несчастным моё лицо. Так и кидаются. Профессиональный взгляд сразу угадывает жертву.

Пришло письмо из «Нашего Современника». Благодарят за поддержку В. Астафьева. История с его рассказом «Ловля пескарей в Грузии», вызвавшим болезненную реакцию писателей-грузин. Но имени в прибавлении к «уважаемый» написать забыли. Мысли оказались нужными. Но о публикации ни звука. Сколько так было! Да, говорят, интересно, но… С этой своей откровенностью я так и не попал на борт парохода современности. Думаю, что место у меня там было, но его занял кто-то другой и плывёт себе спокойненько. А что если половина мест на этом пароходе занята не теми людьми?

Времена меняются – это верно. И что нельзя вечно стоять на месте – тоже правда. Но всё-таки что-то должно оставаться: не на пустом же месте новые ветки и листья на дереве растут. То, что называют прогрессом и чем-то совершенно новым, часто есть просто порождение человеческих заблуждений. Их может быть больше или меньше, чем находок, – и это вовсе не движение вперёд.

Время наше поспешное. Обязательно ли отказываться от старых ценностей только потому, что они вчерашние? В вечных образцах красоты столько жизни, что можно до скончания веков черпать из них гармонию, и мудрость, и здоровье. И никто от этого не устанет, и никто не пресытится. Да о пресыщении ли речь, когда большинство человечества не знает и этих ценностей? «Служенье муз не терпит суеты». Не надо спешить поставлять на житейский рынок множество скороспелок, гладких снаружи, но пустых внутри. Это я о переделках литературы для театра и кино.

По телевизору балет «Дама с собачкой». Чехов, наверное, посмеялся бы. Много эротизма, смелых движений, и совершенно нет чеховского чувства. П. – не Анна Сергеевна, а, скорее, инфернальная женщина Достоевского. Костюмы для русского балета… от Пьера Кардена. Сама стилистика постановки, танца не русская, в угоду европейскому модерну. Дух балета: физиология, а не чувство любви. Всё пластично, выразительно. Языком движений можно сказать очень много, особенно если не стесняться. Но опять-таки, разве это Чехов?

Много сейчас разных сценических прочтений литературы и при этом много отсебятины, никому не нужной, кроме постановщиков. Киношникам тесно в рамках литературы. Вот они и придумывают то, чего нет у писателя. Если у автора готовый образ, а вы в кино или в театре его переосмысливаете, то это искажение оригинала, посягательство на авторскую собственность.

Но если литературный образ дан намёткой, недосказанностью, тут ищите несказанное между строк. Тут свобода прочтения, но лучше в согласии с авторским замыслом.

В театрах странная мода. В погоне ли за смелостью решения, в поисках ли зрительского успеха, постановщики несут столько безвкусной чепухи, что остаётся только недоумевать. И всё как-то легковесно, без понимания глубинного смысла и последствий этой смелости. Часть публики, падкой до всего сомнительного, всё жадно впитывает, принимает за чистую монету. Другая же никогда открыто не протестует, не шикает, не бросает апельсины на сцену. Она слишком воспитанная и не свободная. Мы не в Италии.