Исмаил Гасанбейли: Несостоявшаяся смерть

Национальные посиделки в основном и запоминались раздачей портфелей и фотографированием, хотя именно на них он выступал с так называемым посланием к народу. Задолго до этого запускалась широкая рекламная кампания, привлекающая внимание к Посиделкам, как к чуть ли не самому главному событию в жизни страны, к возможному содержанию послания, программному документу, который определит судьбу народа на ближайший год, хотя сам он про себя называл свое послание не иначе как «посылание всех на фиг». В основном его выступления и составляли содержание Национальных посиделок, традиционно начинавшихся с благодарственной речи в его адрес, произносимой Главным академиком Академии научных рассуждений. Затем глава правительства зачитывал поздравление, а председатель парламента – Обращение Самого к участникам Посиделок. После этого к трибуне выходил Сам, выходил не сразу, сначала самый старший по возрасту участник объявлял о его выступлении, только потом, выждав ровно пятнадцать минут, пока утихнут рукоплескания, по часам, которые в обязательном порядке ставили перед ним, он выходил к трибуне, поднимал правую руку, останавливая бурные рукоплескания, успевшие за пятнадцать минут перейти в овацию, начинал свое выступление. Основное время его речи занимало объяснение сути зачитанного Обращения. Это могло продолжаться от нескольких часов до нескольких дней, в процессе объяснения никто из зала не выходил. Здесь для долгих сидений – но не для сна, было предусмотрено все. Он иногда отлучался по естественной нужде, и этого времени участникам хватало, чтобы успеть перекусить, покурить, побывать в искусно вделанных в стены зала местах общего пользования, некоторым удавалось даже вздремнуть и побриться.

Говорил он в основном о демократии, начинал Речь этим словом, и заканчивал им же. Суть всего сказанного можно было свести к мысли, что наша демократия была, есть и будет демократичнее всех демократий. Большая часть населения данный постулат не особо понимала, чужестранцам же очень нравилось, что он так высоко ставит демократию, и многие лидеры государств устоявшейся демократии ставили его в пример другим, менее демократичным руководителям.

К мероприятиям вроде Посиделок он относился своеобразно. Считал, что их должно быть много и на них обязательно должны присутствовать иностранцы, по сути, для них эти мероприятия и проводились. К ним долго и основательно готовились, награждали особыми эпитетами вроде «мировые», «вселенские», «уникальные», трубили о них на весь свет, кроме целого министерства по их подготовке существовал еще штат специалистов, занимавшихся в том числе подбором и приглашением известных людей – политиков, журналистов, писателей, военачальников, деятелей искусства, которых обхаживали как могли. Проводились эти мероприятия пышно, с пафосными выступлениями, обязательным угощением черной икрой и высококачественными алкогольными напитками и раздачей участникам подарков, в первую очередь великолепно оформленного семитомника его сочинений, в котором все страницы перемежались отличной тоненькой бумагой с водяными знаками в виде его изображений. На время проведения подобных торжеств, да и задолго до их начала жизнь страны текла по утвержденному им самим сценарию – перекрывались дороги, все газеты писали об одном и том же, все каналы телевидения демонстрировали события, связанные с торжествами, на это время по его указанию даже о нем самом меньше говорили. Но на следующий же день после мероприятия поступал негласный приказ забыть все. Он это называл «не жить вчерашним днем», вслух говорил, что он, как демократический лидер, не имеет права останавливаться на достигнутом, все, что сделано – прошлое, думать и действовать же нужно во имя будущего, этого от нас требует, и требует настоятельно, судьба нашей демократии. Про себя, в своих внутренних рассуждениях демократию особо не жаловал, иногда, в моменты раздражения, переделывал слово «демократия» в разные неприличные выражения, а по большому счету относился в ней, как относился к религии, – надо так надо.

Однажды, в трудные для всех и для него лично времена, когда Страна оказалась на грани распада из-за перманентных мятежей и внутренних и внешних войн, он, выступая перед огромной толпой в далекой провинции, сказал: «Демократия – наша цель. Но мы будем строить диктатуру», и стал держать паузу. В те годы слово «демократия» имело для многих едва ли не сакральное значение, это потом ему удалось исказить как слово, так и понятие демократии, да так, что люди забыли, какой смысл в него когда-то вкладывали. Тогда же горячих голов, готовых идти на смерть за демократию, было довольно много, а в толпе в силу обстоятельств находилось немало вооруженных людей, но он все же рискнул и выдержал паузу до конца, до того момента, когда некоторые, не вынеся напряжения, сначала загалдели, а затем и вовсе начали щелкать затворами автоматов, кто-то даже выстрелил в воздух. Еще немного, и ситуация вышла бы из-под контроля, и только после того, как автоматная очередь прошила небо, не оставляя на нем следов, но отдаваясь в его сердце и мозгах далекими событиями, оставившими на его теле восемнадцать маленьких шрамов, он поднял правую руку, приглашая собравшихся к спокойствию и продолжил: «…диктатуру закона, самого справедливого, самого демократичного в мире закона», и произнес слово «закон» так, что оно прозвучало с большой буквы. Через секунду толпа, только что готовая растерзать его, разразилась овациями. Никто не догадывался и не мог догадаться, что таким образом он боролся со своим страхом, въевшимся в его плоть и кровь, делающим его одновременно сильным и слабым.