Алексей Козлов: Золотая крыса. Новые похождения Остапа

– Это кто сильный?

– А вы не знаете? Взгляните на меня, и вам сразу станет понятно!

– А..ли делать? – утвердительно ответил Шура, пытаясь поднять мутные глаза.

Ему уже надоели нудные картины, мелькавшие за окнами машины и он внимательно разглядывал драную обшивку кресла.

– Шура! Никогда не суйте пальцы в кофемолку! Я не люблю кофе с привкусом жжёного ногтя! – продолжил просветительскую лекцию Остап.

– Я вообще кофе не люблю!

– Ну, вы и бука! Родину и кофе надо любить! В детстве мои родители купили новую электрическую кофемолку, о которой мечтали всю жизнь. И знаете, что случилось? Утром, когда они ушли на работу, я врубил «Сержанта Пеппера», который в 1967 году одним ударом буквально вынес всю дешёвую западную попсу и уложил её на обе лопатки. Это было величественнейшее музыкальное произведение популярной музыки всех времён и народов! Я слушал божественную музыку и одновременно молол кофе в новой кофемолке. Она имела изящную форму, форму никелированного, блестящего яйца. Такой кофемолки не было ни у у одного совка в радиусе тысячи километров! Два весьма достойных занятия! Не так ли? Молоть кофе и слушать «Битлз». Ах, Шура, Шура! Что ещё можно пожелать юноше из хорошей семьи? Не хватало только наркотиков и девушек! Слушая «Сержанта Пеппера», я напрочь забыл обо всём, в забытьи открыл крышку кофемолки и невесть зачем полез пальцем выковыривать из угла остатки смолотого кофе. А нож как закрутился! Там был такой острый нож, что парижская гильотина позавидовала бы ему! Кинжал янычара! Мгновение и скорость реакции решили всё. Чуть палец не отрубило! Кстати, Шура, вы в курсе, что говорил знаменитый французский исследователь Бак Чамберлюк о судьбе русской провинции и интеллигенции? Вернее о судьбе русской провинциальной интеллигенции? Что вы вообще знаете об интеллигентности русской провинции?

– Не знаю! Ничего не знаю! – ответил Шура, – Что же делать?

– Что-что? Становиться лучше, напористее, наглее! Открывать новые горизонты! В этом человеке всё было прекрасно – и одежда, и душа, и чувства, и мысли! Он был не так прост! Он словно хотел заглянуть в дебри зазеркалья! Это не та знаменитая статья, в которой он поносил русскую интеллигенцию за сутяжничество и эгоизм. Это другая статья! Здесь он подлил чуть-чуть елея в большую бочку дёгтя! Он смотрел на судьбу провинции глазами пророка и судьи. Он пророчил ей быстрый и страшный конец! Своё открытие он совершил в в баптистерии святой Осмениды Болшефальской, главной девы-мироносицы Бучурлиговки. Говорят, что она где-то здесь захоронена, но могилу затеряли в годы революционного лихолетья.

– Хорошо! – сказал Шура.

– Что хорошо?

– Что затеряли! Если в провинции что-то не затеряли и не украли, там что-то не так!

– Как вы думаете, Шура, если все враги мирового прогресса ополчатся на непререкаемые святыни человечества и начнут кровавый поход против истины и правды, стоит ли нам падать духом и сдаваться?

– Вы шутите, Остап Ибрагимович? – спросил Шура, с беспокойством поглядывая то на Остапа, то на пробегавший мимо грустный ландшафт, – Я не понимаю, о чём вы говорите!

Они проехали длинный мост и повернули на просёлочную дорогу с многочисленными богатырскими развилками. Машина стала трястись, как больной в горячке. Водитель матерился, одухотворяя почти каждую кочку и нарекая каждую каким-нибудь неприличным именем. Все кочки у него были суками, бл… или шлюхами.

Белая толстая рука с выколотой на ней якорем, до того лежавшая на руле, как белая подушка, хлопнула по клавише и включила в машине радио. Из него сразу же понеслись бесконечные заунывные афганские песни, которые судя по выражению лица хозяина машины, тот любил нешуточно.

В полуоткрытом бардачке, куда вскоре после этого потянулась рука в поисках сигарет, лежала пачка презервативов, плотно перетянутая чёрной резинкой, фотография круглолицей простоватой женщины в платке, должно быть матери героя, чётки и большой, светлого лака деревянный крест.

А хорошо ведь человеку в дороге! Гоголь только и мог жить в дороге, в дороге он приободрялся, расцветал, предавался смеху и счастливой фантазии, расфрантившейся новыми идеями и образами. А дома начинал сначала хандрить, предаваться унынию, а потом и вовсе впадал в чёрную меланхолию. И впадая в чёрную меланхолию, кромсая и сжигая романы, он продолжал мечтать о других странах, потрясающих видах и таинственных незнакомцах посреди пути. Мечтать о виде на Колизей и маленьких кофейных вдоль Аппиевой дороги. Я не могу себе позволить такой роскоши! И поэтому, только появись такая возможность, к примеру, жалобно испросив стипендию у императора, Гоголь тут же садился в удобную бричку и приказывал кучеру погонять что есть силы, дабы побыстрее покинуть любимую родину и погрузиться в иную действительность. А ведь не бедняк был, помещик. Интересно, что бы он чувствовал, попади ему в руки хороший лимузин, несущийся вдоль полей Фландрии или на худой конец вдоль виноградников Южной Германии уж куда быстрее любой брички? Наверно задохнулся бы от счастья, и строчил бы, строчил, и весело бы бежало его перо по бумаге! Эх, недолга! Нет человеку счастья на земле. Ждёт его душа чуда, надрывается ожиданием, верит в мечту. И обламывается горем или бедой.